Новый Мир ( № 12 2008)

— Сейчас его нет. — Она пожала круглыми плечами. — Да вы отдохните пока. Хотите в доме?

— Нет, — сказал он поспешно. — Лучше на улице.

— Ну, так во дворе посидите, там стол, под черешней. Я как раз тесто поставила, да ведь вам нельзя тут есть, верно? Вот бедолаги.

— Это ничего, — сказал он, хотя голод давно уже скребся под ложечкой. — А долго ждать?

— Нет, — сказала женщина. — Недолго. Может, к полудню придет. Да вы посидите, отдохните, все, кто из-за реки, очень усталые, очень. Тяжко вам пришлось? — спросила она сочувственно.

— Тяжко? — переспросил он. — Не знаю. Да, вероятно.

— Теперь уж скоро. — Женщина дружелюбно кивнула. Лицо у нее было серьезное, а из-под платка выбивалась прядка русых волос.

— Знаете, — сказал он Инне виновато, — а я и вправду хочу есть.

Она впервые за все время улыбнулась, бледно и бегло.

— Что бы вы без меня делали?

Он не сказал ей, что, не будь его рядом, ей бы самой пришлось тащить пресловутый чемодан, который по-прежнему оставался очень увесистым. Может, подумал он, когда мы поедим, он станет полегче. Если там, скажем, консервы. Консервы всегда много весят.

Под черешней стояли грубо сколоченный стол и две вкопанные в землю скамьи. И то, и другое было надежным и простым, и он опять вспомнил, как в детстве гостил у бабушки на даче. Там, кажется, был похожий стол, и он сидел, взобравшись с коленями на скамью, и раскрашивал картинки в книжке-раскраске, удивляясь, почему у него получается не так аккуратно, как на типографской картинке, расположенной рядом для примера.

Инна поставила свой чемодан на землю, раскрыла и опять чем-то пошуршала, потом достала бутылку с водой, хрустящие хлебцы, банку шпрот и красный, чуть подмокший с одного боку помидор. Все это она разложила на газете “Знамя коммунизма”, которую тоже достала из чемодана.

— Ножик только надо, — сказала она деловито.

— Ножик как раз есть, — обрадовался он.

Краем глаза он видел девочку, та вскарабкалась на качели, укрепленные на толстом яблоневом суку, и теперь лениво раскачивалась, болтая ногами. Качели тоже были просто устроены: две прочные веревки и перекладина.

— Качели, — сказал он, вгоняя ладонью перочинный нож в жестяную крышку.

— Что?

— В ее возрасте у меня были получше.

— У вас все было лучше, — сказала Инна почти с ненавистью.

— Инна, — сказал он, — Болязубы, конечно, странненькое место, но я знал места гораздо хуже. Честное слово.

Она сидела, склонив голову, упершись взглядом в столешницу.

— За что вы меня так не любите, Инна?