— Это, — сказал он горько, — никуда не денется. Подождет.
Набежали серые войлочные тучи, в песочницу упали капли дождя, изрыв песок крохотными бурыми оладушками.
— Воробьи оказались правы, — сказал он неожиданно для себя.
— Что?
— Воробьи. Купались в пыли, я видел. Это к дождю. Интересно, откуда они знают?
Она погладила его по руке.
— Когда мы шли сюда, — задумчиво сказал он, — я видел много птиц. Даже выводок зимородков.
— О чем ты говоришь, Женька?
— Ты права. Это так, ерунда.
Он вдруг вспомнил Инну и как она смотрит искоса, сама точно птица. Она же старше меня, подумал он, на целых пять лет старше. Впрочем, когда мы с Риткой встретились, она тоже была старше, на год всего, но старше. Это теперь она… Здесь нет времени.
Не будем думать про Инну, она — сама по себе. Я — сам по себе.
— Женька, — сказала она. — Я так тебя люблю. Вот когда ты вот так сидишь. И вообще. Ты заберешь меня отсюда, да?
— Да, — сказал он тихо.
— Ты знаешь, вообще-то тут ничего. Но если ты хочешь… Главное, что вместе с тобой.
— Да.
— А потом мы все равно вернемся, вместе, да?
— Да.
Она вскочила со скамейки, обняла его с такой силой, что у него затрещали позвонки, прижалась лбом к его лбу, отстранилась.
За пределами нависающей над ними крыши грибка падал тихий косой дождь.
— Нет, правда здорово, — сказала она. — Ты молодец, что пришел!
А мы где будем жить? У моих?
— Мы купим домик с садиком. Честное слово. Такой белый домик, и голубые… кажется, наличники это называется, и посадим розы, и будем вечером сидеть на веранде и пить чай.
И я куплю телескоп, подумал он, и буду по ночам смотреть на небо, только псоглавец сказал, что это все одна иллюзия, зря я не расспросил его подробней. Хотя, быть может, он все равно не сказал бы правды. Тут все врут.
— Женька, — сказала она неуверенно, — по-моему, это какая-то ерунда. Я совершенно не хочу копаться в земле. Что-то ты себе опять придумал, как тогда, когда решил ни с того ни с сего во Владик. Ну, чем тебе у нас было плохо?
— У нас было хорошо, — сказал он.
Ладно, это не важно. Это мы как-нибудь потом разберемся. Это здесь она такая. За Рекой будет по-другому. А если к ней вернется память и она меня возненавидит? А если она вспомнит, как все было? Это не важно, повторил он себе, пускай ненавидит, пускай не прощает, только бы была. Этого достаточно.
— Идем, — сказал он. — Все. Пошли.
— Прямо сейчас? — Она, кажется, растерялась.
— Прямо сейчас.
— Но я… так сразу? Я как-то…
— Просто идем.