Оккупанты как персонажи вообще не появляются в тексте. Для рассказчика и его соотечественников это гротескные фигуры в диапазоне от видений ночного кошмара до грубой карикатуры. Кошмары, увы, вполне документальны, а карикатурные зарисовки «советских освободителей» содержат явные анахронизмы, но, вероятно, потому, что опираются на городской фольклор (офицерские жены приняли ночные рубашки за вечерние платья и т. п.). Однако, в отличие от Шкляра и Забужко, Винничук и писал не исторический роман в строгом смысле слова: это одна из граней львовского мифа — история о потерянном рае. Здесь не может быть объективности: разнообразные «они» — это внешний мир, уничтоживший наш дом.
Есть и еще одно отличие. Шкляр и Забужко написали свои книги, что называется, на полном серьезе. «Писать огромную хронику, как Забужко — мне просто скучно», заметил Винничук на киевской презентации «Танго смерти». «Это что, какой-то семейный роман? <…> Я должен писать так, чтобы еще и другим было интересно»
[25]. И у Винничука и у Забужко связь с историей носит мистический характер: телефонные звонки из прошлого в «Музее…», припоминание своей «прошлой жизни» в «Танго...». Но если в романе Забужко, вполне соцреалистическом по духу, модный ныне мистический элемент смотрится чужеродно, то Винничук и писал трагикомический развлекательный роман, чуть ли не с отсылками к «дэн-браунщине»: современный историк, специалист по «арканумской культуре», читает записки львовянина, погибшего во время энкавэдэшной облавы на партизан-оуновцев, и узнает о тайной музыке, которая помогает человеку вспомнить его предыдущее воплощение. (Разумеется, читает он рукопись, им же и написанную в прошлой жизни!) И насколько формульной, условной и безжизненной вышла современная линия — вплоть до анемичного языка, что Винничуку вообще-то не свойственно, — настолько полнокровен и лингвистически виртуозен ретропласт, записки Ореста Барбарики. Хотелось бы процитировать — но, увы, подобно «Одесским рассказам» Бабеля, «Танго смерти» на другой язык можно только переложить — с неизбежными потерями. Текст настолько плотен, что даже требует специального словарика в конце книги, — прежде Винничук если и писал так, то только в своих «этнографических» книгах, и то далеко не всегда.