Новый Мир ( № 2 2000)

Впечатления о жителях Ульяновска оказались предсказуемыми лишь отчасти. О да, эти люди в достаточной мере запуганы коммунистической властью. Но при этом: арестовывают начальника вневедомственной охраны города, и — “все угрюмые, прокуренные служаки окружили своего шефа... умоляли его не забирать”. То есть, на языке протокола, оказывали сопротивление власти. Или, уж не знаю, “препятствовали выполнению санкции прокурора”? В любом случае это была, как тогда говорили, нормальная “статья”. Что особенно удивительно, начальник был реэмигрант и к тому же из балтийских немцев.

Перевернем еще несколько страниц. Н. А. вспоминает о своем знакомстве (зимой 1949/50 года) с Иваном Федоровичем Сарычевым — охотником, собачником, изобретателем, но главное — человеком, одержимым “всепоглощающей ненавистью к Сталину”, которую он ничуть не прятал от своей новой знакомой, непонятной женщины, зачем-то приехавшей в сталинский СССР из Парижа. Вспоминает она и рассказы Сарычева, например, “про процесс обкомовцев в Ульяновске, когда любимого в городе инженера Народный суд оправдал (! —А. Г.), и рабочие на руках его вынесли из зала суда”. А вот “приятный, суховатый полковник Федоров”, говорящий мемуаристке: “Хотите, я вам покажу все доносы, которые он (речь о „коммунальном” соседе Нины Алексеевны. —А. Г.) на вас написал за это время? Вот они здесь, у меня в ящике, — пятнадцать, двадцать! Хотите прочесть?”

Все дело в подробностях, друзья, — ведь общую канву мы знаем достаточно хорошо. “Страшный город был Ульяновск в те годы — дома не ремонтировались больше 30 лет...” (понятная цифра: процитированное наблюдение относится к 1948 году), “во многих домах обрушились балконы; некоторые висели на металлической подпорке вдоль дома и покачивались на ветру. Все хозяйство города было в полном расстройстве; по 2 — 3 недели целые кварталы оставались без воды”. Но люди, полурасплющенные чудовищной глыбой советского монолита, все равно не становились теми роботами, теми бодрыми строителями утопии, какими их мечтали сделать товарищи из Политбюро.

А тут еще реэмигранты вроде Н. А. Кривошеиной. Как к ним тянулись! В 50-е еще с большой опаской, но тянулись. Ведь они являли собой живое доказательство того, что существует другой мир, не просто чужая и чуждая заграница, а некая параллельная Россия, населенная русскими — но при этом, как ни удивительно, свободными людьми.