Новый Мир ( № 2 2000)

— Достоевский — великий симулянт. Он даже эпилепсию выдумал, чтобы быть похожим на пророка. Известно же, что эпилепсия — болезнь наследственная, а в их роду ею никто не болел, ни до, ни после. Его сто миллионов — просто ровная цифра, взятая с потолка, истерика. Но есть статистика. За последние несколько лет продолжительность жизни в нашей стране упала на десять лет, что эквивалентно одновременному расстрелу восьмидесяти миллионов граждан. Плюс пятнадцать миллионов наркоманов, которые стали наркоманами в эти же годы. Они будут “расстреляны” завтра. Может быть, эти сто миллионов имел в виду ваш пророк? А что касается детской слезинки, то советую вам не забывать о четырех миллионах беспризорных детей...

Илья сел и продолжал, улыбаясь, смотреть на учительницу.

— Я не понимаю... — растерянно проговорила она.

Илья развел руками:

— В России неизбежна новая революция.

Класс зашумел. Он весь был на стороне Ильи.

— Ура! Революция!

— Будем Зимний брать!

— Не Зимний, а Кремль! Ур–ра!

— Но вы практически не жили при советской власти, а я жила. — Геля попыталась призвать учеников к благоразумию, но они не слышали.

— Вы пожили, дайте нам пожить!

— За–мол–чи–те!!! — закричала Геля и трижды сильно и громко стукнула ладонью по столу.

Стало тихо. Школьники смотрели на учительницу с удивлением. Кажется, такой они ее еще не видели. И вдруг девочка с ангельским лицом и ясными детскими глазами поднялась и спросила высоким, чистым голоском:

— Ангелина Георгиевна, вы залетели?

Геля не поняла. Школьники же поняли все.

— Беременная, беременная, беременная... — бормотали они, уставясь на живот учительницы, и засмеялись, заржали — открыто и издевательски.

— Дегенераты! Кретины! Уроды! — истерично закричала Геля и выбежала из класса.

После того случая Геля больше не появлялась в школе, жила безвыездно в своем “царском селе”. Странно, но школьники не особо об этом жалели и почти не вспоминали свою любимую учительницу.

Глава двадцатая

КАК ПАВКА ПОПУ МАХРЫ В ТЕСТО НАСЫПАЛ

Явочное место они устроили за городом, в заброшенном пионерском лагере, выходящем на берег Дона. Ветер, не стихающий даже на закате, покачивал ржавый, без флага флагшток.

Анджела Дэвис лежала на животе на дощатом квадратном возвышении, болтала в воздухе ногами и читала “Как закалялась сталь”. Она была в купальнике и делала вид, что загорает.

Ким вышагивал внизу по периметру квадрата — то по часовой, то против часовой стрелки, бормоча и шлепая себя по голове какой–то брошюрой.