Новый Мир ( № 2 2000)

— Джозеф Мизери? — повторил Печенкин, передразнивая жену. — Вспомнила наконец... Ты как мои архаровцы: давай, говорят, в Тихой заводи его примем, ухой накормим с дымком... Француза на хрен чуть не уморили...

Галина Васильевна страдальчески поморщилась:

— Володя, не ругайся...

— Я не ругаюсь, — продолжал горячиться Печенкин.

— Где? — неожиданно спросила Галина Васильевна.

— Что — где? — не понял Владимир Иванович.

— Где вы его будете принимать?

— В “Парижских тайнах”.

— Ты его уже открыл?

Печенкин внимательно посмотрел на жену:

— Галь, ты чего? Уже год, как я его открыл!

Галина Васильевна виновато улыбнулась:

— Извини, я спутала с “Арабскими ночами”.

“Парижские тайны” и “Арабские ночи” были лучшими ресторанами Придонска, и оба они принадлежали, разумеется, Печенкину.

— Ха! — засмеялся Владимир Иванович. — Мизери я буду принимать в “Арабских ночах”... Ну ты, Галь, даешь!

Галина Васильевна вздохнула и вновь заговорила с той же самой интонацией, не оставляющей мужу никаких надежд:

— Володя...

— Смотри, смотри! — перебил ее Печенкин, указывая пальцем на экран. — Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец!

— Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец, — повторил за Печенкиным индус с экрана.

Владимир Иванович удовлетворенно засмеялся.

Это восклицание и смех Печенкина остановили не только Галину Васильевну, но и Седого. Неловко вывернувшись, почти съехав со своего сиденья, он обращался к Илье — монотонно и виновато:

— Раньше, конечно, честности больше было. Партбилет, как говорится, обязывал. Ты не представляешь, как им дорожили, партбилетом... У нас в управлении у одного собака съела партбилет, так он сперва собаку, а потом себя... А сейчас... Партбилетов нет — и честности нет...

Тут Седому пришлось замолчать, потому что в этот момент Владимир Иванович высказался насчет зеркала чести своей жены, а индус на экране, как попка, за ним повторил. Печенкин весело и озорно подмигнул Седому, повернулся к жене и, приложив ладони к ее уху, азартно что–то зашептал.

Седой протяжно вздохнул, покосился на Илью и продолжил свой монолог:

— Конечно, раньше мы не знали, что такое эти доллары. Я их и в руках–то не держал. Я, конечно, теперь богаче, чем тогда был... Да что оно — это богатство? Уверенность была зато! Уверенность в завтрашнем дне — это дороже всяких денег.

Илья оторвался от экрана и, впервые взглянув на Седого, спросил:

— А как же понос?

— Понос — что понос? Таблетки для этого дела есть. — Седой был искренен и серьезен.