Новый Мир ( № 2 2000)

— Ты понимаешь, Галк, какое дело, — глядя себе под ноги, забормотал Печенкин на ходу. — Понимаешь, Галк... Ты женщина, но ты должна меня понять. Есть у мужиков такое понятие — дружба, мужская дружба. Пусть это тебя не обижает, но друг для мужчины — дороже жены, дороже всех... Да нет, тут нельзя сравнивать, друг — это друг! Так вот... У меня был друг. Желудков Юрка. Желудь. Он за меня в огонь и в воду, и так же я за него. Потом он пропал. Я остался без друга. А потом он появился. Друг...

— Не друг он тебе, а недруг, — со вздохом усталости оборвала Галина Васильевна монолог мужа.

Печенкин остановился и спросил недоверчиво:

— Не друг?

— Недруг.

— Не друг?

— Недруг.

Печенкин засмеялся:

— А, ты хочешь сказать, что я “новый русский”, а он бомж? Ты что, забыла, в какой мы стране живем? Завтра я, может, буду бомж, а он “новый русский”. Разве не так? — И Владимир Иванович вновь заходил по кругу.

— Не так, — не согласилась Галина Васильевна. — У тебя нет друга, у тебя есть сын.

Тут Печенкин споткнулся, остановился и спросил:

— Кто?

— Сын.

— Какой сын? — Владимиру Ивановичу стало смешно, и он засмеялся.

— Илюша...

— Как–как, говоришь, его зовут? — Печенкин даже приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

— Его зовут Илья, Илья Владимирович Печенкин, — громко и отчетливо произнесла Галина Васильевна и прибавила: — И ты должен как можно скорей оформить на него наследство.

Печенкин понимающе кивнул, и вновь заходил кругами, и вновь забормотал:

— По телевизору показывали... Один наш мальчонка во Франции... Папку–мамку из карабина замочил и еще пятерых родственников... Круглый сирота, единственный наследник... Дали два года, скоро выходит... Деньги его... Да хоть бы так — ладно... А этот же мои деньги в деньги партии обратит... Он же коммунист!

Галина Васильевна вздохнула:

— Ну как ты не понимаешь, Володя, мальчик просто не хочет расставаться с детством! Вспомни, как ты играл в казаки–разбойники и как не хотел уходить, когда мама звала домой? Продлить Илюше детство — это наш родительский долг!

В ответ на это печенкинский указательный палец стал раскачиваться как маятник перед носом Галины Васильевны, и Владимир Иванович проговаривал в такт, раздельно:

— Я. Ему. Ничего. Не должен.

— Я прошу... тебя в последний раз, — грустно сказала Галина Васильевна.

— В последний? — обрадовался Печенкин. — Это хорошо, что в последний. А чегой–то ты заторопилась? А? Мышьяк, может, мне в чай подсыпаешь? Изжога что–то меня в последнее время замучила... Сама–то свое наследство оформила?