Опросил десятки людей: кто у Линча главная героиня, брюнетка или блондинка? Отвечают: “Обе”. Возражаю: так не бывает. По крайней мере у западных режиссеров подобного уровня. “Почему не бывает? Здесь — две. А может, три или четыре! Ведь дамы выступают под разными именами”. Пораскинув мозгами: “А разве это важно? Героини периодически меняются местами, это же игра прихотливого ума. Точнее, так: снятся друг другу!” Саркастично уточняю: как у Чжуан Цзы? Все информанты, грамотные постсоветские люди, радостно хватаются за авторитетный текст: “Именно как у него”. Издеваюсь: редкий расейский критик отказал себе в удовольствии “объяснить” фильм Линча через
Интересуюсь, о чем тогда кино и что, собственно, произошло. Снисходительное: “Издеваешься? Обычный Линч. Ничего разумного не произошло. Не знаешь Линча?!” Теперь знаю: махровый реалист. “Полный бред, фантазии, сны. А в целом я разочарован(а)”. Зато я, к своему удивлению, очарован. Простая, линейная, трезвая, глубокая история. Рассказана, да, нелинейным языком. Но это не формализм, а
Поздравляю очередного собеседника с убедительной победой над здравым смыслом. Удовлетворенно, но неслышно матерюсь. Приятное: этому маразму существует внятное объяснение, у этой болезни есть социально-психологическое обоснование. Свое место в большой Истории.
(4)А пока три новые,
Все три — безостановочное движение. Попытка освоить российское пространство. “Прогулка” ограничилась улицами цивилизованного Петербурга. “Трио” и “Бумер” предлагают путешествие по нашим провинциальным дорогам, иначе — по Великой Степи. Или, как сострил Победоносцев, по Ледяной пустыне, где бродит дикий человек с топором. Но куда важнее иная рифма: все три картины предлагают коллективного героя.
“Прогулка” поставлена Алексеем Учителем по сценарию Дуни Смирновой. Играют актеры Театра-студии Петра Фоменко и Евгений Гришковец. Сразу отмечу, что Гришковец выглядит инородным телом. В контексте образцово выученных “фоменок” его, прости господи, актерская манера, его местечковый примитивизм, мягко говоря, раздражают. Возможно, Учитель хотел таким образом дистанцировать деревянного “нового русского” (как раз Гришковец) от “славной живой питерской молодежи”. Возможно, но меня тошнило.