“[Cериал] „Сопрано” — это двигатель реструктуризации телевизионной среды, прорыв в языке массовой культуры и, наконец, радикальная художественная новация в жанре драматического телесериала. <…> Функция теленасилия и телесекса двояка. В первую очередь нарратив, построенный на определении болезни с последующими оздоровлением или маргинализацией больного, определяет границы того, что есть нормальный член общества. Проинформированный телезритель начинает контролировать самого себя, освобождая государство и прочие властные инстанции от необходимости контролировать граждан <…>. Оздоровленный телезритель говорит на языке теплых человеческих чувств, твердых моральных устоев, демократических ценностей и политической корректности. Этому языку учат в школах и вузах, его знание необходимо для успеха в обществе. Характерно, что именно речевое насилие — самая регламентированная область телепродукции. <…> Особенно ярко художественный прорыв „Сопрано” заметен в языке. Ксенофобия, расизм, жено- и мужененавистничество, гомофобия, бытовая обсценность органично и ярко вплетаются в речь персонажей. Языки фольклора, улицы, приватной сферы, национальных и социальных групп, лежавшие за пределами регламентированного общенационального дискурса, неожиданно оказываются в его центре, на одном из самых популярных каналов. Уникальное достижение „Сопрано” заключается в том, что ему удалось художественно мотивировать сочетание одиозных стихий таким образом, что американский зритель смог до приятной боли в душе ощутить, что насилие и секс не есть одинокий удел маргинала, что из их комбинации соткана ткань повседневности. Включая „Сопрано”, телезритель возвращается к ощущению, что бесконечная и бесперспективная борьба со стихиями, обуревающими его жизнь, — это нормально”.
Петр Краснов.Пой, скворушка, пой. Повесть. — “Москва”, 2003, № 10.
“Стылым встретила изба, холодно-прогорклым теперь духом, который ни с чем и никогда не спутаешь и не забудешь, — прошлым, какому не вернутьcя”.
Этот номер “Москвы” — оренбургский.
Андрей Краснящих.Имя Джойса в романе Умберто Эко “Имя Розы”. — “Союз Писателей”, Харьков, пятый номер (2003 г.).
“Джойс не был знаком с концепцией Бахтина, потому что читать еще не написанные книги умеют только герои Борхеса”.
“Вряд ли Михаил Михайлович [Бахтин] считал Джойса выродком <…>”.
“<…> из Болоньи в Дублин Эко шел не через Саранск, а по-человечески и всему, чему надо в плане карнавала и карнавализации, научился напрямую у Джойса”.