— Ты попра-а-авишь! — ехидно передразнила Новичкова. — От тебя дождешься! Глаза-то с обеда небось зальешь! Поправит он! Я про этот тополь сколько говорила! Вот пусть он на твой сарай упадет!
Она еще что-то бурчала из-за забора, желая оставить свое слово последним, но Тихонов ее не слушал, стал обрубать толстые, мясистые сучья. Потом повернулся к старухе:
— Ты иди, баба Ксеня, я тут сам потихонечку. У тебя двуручка вроде была?
— Возьми, возьми, Миша, там у деда висит. — Она еще раз оглядела свою разруху. В тревожном утреннем солнце, пробившемся из-под темных мокрых туч, все стало еще виднее — и замятые кусты георгинов, и свежесломанные яблони и вишни. — Цветы-то, вот смотри, тут… — Баба Ксеня всегда говорила очень тихо.
Миша забрал двуручную пилу, сходил к себе в сарай, развел, наточил. Обе рукоятки скрепил меж собой палкой и аккуратно умотал изолентой. Чтоб не играла, когда один пилишь, и пошел уже было к тополю, но остановился.
Жутко захотелось курить, и острую пилу очень хотелось попробовать — должна бы хорошо пойти, — и курить. Это по привычке. Он всегда перед началом работы спокойно выкуривал сигарету. Как будто оттягивал удовольствие. А тут еще и волновался немного.
Он постоял, хмуря лоб и поглядывая на второй этаж, на окна своей квартиры, где у него лежали сигареты. От дома в тапочках и трико шел Геннадий Пустовалов. Роста он был поменьше среднего, но могучий волосатый торс его был прекрасен. Он только что закончил зарядку с гирями, которую делал каждый день, и был еще разгорячен. Щеки раскраснелись. В руках — ботинки и хороший костюм на вешалке. Из одного ботинка торчала щетка для костюма, из другого — для обуви.
Они работали в одном цехе. Геннадий — токарем, а Миша — фрезеровщиком, но если Миша и выглядел простым работягой, то Пустовалов не меньше чем главным инженером. Он всегда был красавцем и щеголем. И все бабы в доме своим мужикам ставили его в пример.
По воскресеньям Геннадий брился до синевы, чистил свой темный, в тонкую полоску костюм, ботинки, надевал светлую рубашку с галстуком и ехал в центр, “в город”. Возвращался вечером подвыпивший и подсаживался к мужикам, ломавшим стол доминошными костями. Пустовалов в домино не играл. Он был кандидатом в мастера спорта по шахматам. Заводской знаменитостью. В серьезных турнирах участвовал и даже в Москву и Ленинград несколько раз ездил. Он вообще относил себя к интеллигенции и с мужиками разговаривал снисходительно прищурившись.
— Здорово, Миша! — Голос у Пустовалова был низкий, солидный.