Два года замужества стерлись из Тамариной памяти, как нечто случайное, не имеющее отношения к ее основной жизни. Стерлось все, кроме больницы, в которой она три раза на разных сроках выкинула. Ей даже диагноз поставили: привычное невынашивание.
Что опять беременна, она поняла через месяц после развода. А потом родилась Женечка.
Уже неделю Женечке было весело и страшно одновременно. Она сама себе напоминала соседского мальчишку, когда тот вдруг научился держать равновесие на новеньком двухколесном велосипеде. Ошалев от неожиданности, счастливый, что смог, что получилось, он кричал: “Еду! Еду!” — и летел вдоль дома в сторону дороги, по которой во двор въезжали машины. У поворота, вдруг поняв, что не умеет затормозить, он так же, как “Еду!”, стал кричать: “Остановите меня! Остановите меня!” — пока прямо на ходу не был перехвачен смеющимся отцом.
Но Женечка не хотела останавливаться. Она всегда ждала, когдаэтонастанет. Ждала, когда все вокруг сделаетсяярче: молодые березки будут пшикать на ветру, как бутылочки с газировкой, машины будут проноситься по мокрому асфальту с быстрым шершавым звуком, похожим на тот, с которым мать срывает после зимы клейкую оконную ленту, сбрызнутая летним дождем земля будет пахнуть точь-в-точь как постельное белье после глажки, а разогретая солнцем кожа на руках и предплечьях приобретет запах высушенной травы, как в их поле по дороге от станции к даче.
Именно так было прошлым летом, когда она познакомилась с Сережей.
Она держала Сережу за руки, а он с ненавистью твердил одно: лучше совсем никогда не видеть, чем ослепнуть в двадцать пять лет из-за того, что машина вылетела на обочину и перевернулась, и мир вдруг сложился, как карточный домик, и теперь вокруг пустота, от которой нестерпимо кружится голова, и все время тошнит, и не на что опереться взглядом, и чувство, что падаешь, падаешь, падаешь...
В реабилитационный центр Женечка приходила два раза в неделю заниматься стотальниками. Им действительно было труднее, чемслабовидящимили тем, ктос подглядом. А Сережа былтотальник, и к тому жепоздноослепший.
Проклятый Брайль никак не давался ему, и он повторял и повторял, что лучше родиться слепым, чем вот так. И это было жестоко по отношению к Женечке,слепорожденной.
Она гладила Сережины руки и соглашалась, что, конечно, лучше и что, конечно же, ей легче, но он обязательно справится, и все удерживала его, когда он пытался порвать плотный шершавый лист книги с неразличимыми, похожими на дождевые пузырики точками брайлевских букв.