Пепела писала, что на советской границе у нее изъяли икону. А она так разозлилась, что как только перешла из одного зала в другой — через границу! — швырнула назад свои туфли и побежала босая. И не жалко! Они все равно ей жали.
— Смотри, Нора, — сказал Отар. — Пепеле уже за пятьдесят, а она выглядит как твоя дочь.
Он теперь в семье остался единственным, кто все произносил вслух.
Гомартелевский дом без Пепелы сразу посерел, осунулся. Так, наверное, бывает в любом Комсомольске, когда из него уходит солнце. Арчил все стоял у окна, со стаканом чая в руках, и смотрел на тутовое дерево. Горе его было в том, что он скучал.
Он скучал по Даше — девушке, которую любил. А жениться боялся. То ли из-за Ксении, то ли из-за маленького Ачико. Сколько же раз ребенку можно маму терять. И вообще, разве мы ошибаемся только в пору весны?
“Который, который Арчила сын? — переспрашивали кудрявые женщины и впивались в черноволосого мальчика глазами. И переходили на шепот: — А мать — кто? Где?”
Ачико сидел часами в кресле, покрытом пурпурным ковром, и ждал. Он верил, что его мать — та принцесса, что разъезжала в этом кресле, на спине слона, и что она вернется. Ему снилось, что она летела по небу, как ангел, и размахивала руками — звала его за собой.
И однажды он увидел ее. Он шел с отцом по улице, залитой солнцем, а впереди, окруженная сияньем, шла женщина. Огнем сверкали ее золотые волосы, все в морских волнах, сбегающих по плечам. Красивую женщину узнаешь даже со спины.
— Повернем назад, — предложил Арчил.
Но Ачико вырвал руку в тутовых кляксах, и побежал за ней, и закричал:
— Ма-ма! Мамочка!
— Ах, — обернулась женщина. — Арррчил!
Потом она скользнула взглядом по лицу Ачико — так ветер в летний день заденет нас по щеке — и спросила:
— Кто это?
Ачико трепетал и смотрел на нее голодными глазами. Мама? Почему же она спрашивает — кто это? Но она больше не смотрела на него, только на Арчила, и говорила то, что он уже много раз слыхал:
— Ах, Арррчил, твои глаза, я не знаю, что со мной…
И почему мы, люди, все время создаем себе богов?
— Ангел мой, сын мой, которого у меня никогда не было, — сказал в тот вечер Арчил Ачико, — прости меня, что я так многого не понимаю. Я хочу рассказать тебе…
Разве только собственному сыну можно доверить то, что у нас на душе?
18
Вот так — с сыном, с цветами и апельсинами — приехал Арчил Гомартели в Москву, к Даше.
Ачико к этому времени уже доверил Арчилу то, что было у него на сердце. Кому, как не отцу?
— Папочка, — сказал он, — я решил: я хочу быть женским мастером!