Самые важные в жизни решения нам приходится принимать в пору весны нашей.
“С чего начать, — подумал Арчил, — как объяснить? Нет женских мастеров, не существует! Даже те, кто думают, что они знают женщин, даже те, о которых думают, что они все знают, — ничего не понимают! Каждая женщина — неповторима! Каждый человек — неповторим!”
— Да, — подтвердил Ачико, — я хочу быть женским парикмахером!
— Боже мой! — рассмеялся Арчил. И добавил: — Все как ты решишь, мой мальчик! — и погладил его по кудрявой голове.
Но Даши не было ни дома, ни на работе. Вахтерша сказала им прокуренным голосом:
— Весь медперсонал на картошку бросили! Роды принимать некому!
И они поехали на поезде за город. Апельсины перекатывались в сетке, цветы роняли лепестки.
Даша стояла за длинным столом в полутемном зале и перебирала грязные клубни. Она была в черном халате и резиновых сапогах. Все женщины были одеты одинаково, как детдомовские дети. И лицо у нее было — как у всех, не отличить. Женщины прокричали ей:
— Даша, твой грузин пришел! — побросали перчатки и пошли, закуривая, на перерыв.
“Хорошо, что вышли, — подумал Ачико, — а то как бы Арчил ее узнал?”
Длинный стол разделял их, как неприступная советская граница.
— Не хочу тебя видеть! — объявила Даша.
И рука Арчила, сжимавшая ручку Ачико, дрогнула.
А потом Даша спросила, посмотрев на Ачико:
— Это он?
Мама? Мамочка?
— Я тебя столько лет жду, — сказала Даша, — а ты что делаешь? Приезжаешь раз в год! Как же ты не понимаешь, что я тоже хочу, чтоб меня кто-нибудь мамой называл! Если бы ты мне хоть раз предложил, я ведь за тобой на край света бы побежала!
Ачико посмотрел на Арчила — пот выступал у того над верхней губой. Арчил молчал.
— Я вас буду мамой называть! — сказал Ачико.
Но Арчил молчал.
— Даша, выходите за него замуж, — сказал Ачико, чуть не плача, — он вас любит!
— Правда? — спросила Даша.
И Арчил вскинул глаза. Легендарные глаза — синие, иногда серые. Море в Кобулети, а не глаза.
— Даша, — прошептал он, — выходи за меня замуж!
Даша выдернула ноги из сапог, вскочила, босая, на стол, четыре руки подхватили ее и — да, словно ветер унес.
Замороженный сигнал