Что и произошло (из Викиных-то ежиков ни один не пропал) — как чужака меня первым выставили за дверь. Вику посадили писать какие-то антикризисные счетоводские программы, и когда я уже пахал бетонщиком, она замолачивала такие бабки, что стыдилась их назвать. (Рубля, должно быть, на три больше моего.) Она вообще изводилась, что я, гений, хожу в трудовых ссадинах, а она, посредственность, обслуживает проходимцев. Я замучился удерживать ее от идиотских благородных выходок, которые мне бы не помогли, а ее погубили: я понимал, что она совок еще похуже меня, что она умеет только добросовестно исполнять что положено, а шустрить не может совершенно.
В те годы я мог бы с легкостью снова овладеть ею, если бы только захотел, но зачем? К тому же у меня к ней успело выработаться прочное отношение как к стареющей младшей сестренке с незадавшейся судьбой. Время, проведенное ею со мной, я и сейчас отказываюсь считать потерянным: если плохой конец обращает в ничто годы или даже миги счастья, жить вообще не стоит. Просвет в этом мраке есть только один — бессмертие. И наша любовь, мне грезилось, давала на него какой-то шанс — уж очень она была прекрасна. Оттого-то ее потеря и ввергла меня во мрак на целые годы, оттого-то возвращение Викиной нежности и не могло ее воскресить: мне уже открылась ее бренность, и никакие ласки, признания, клятвы, стоны уже не могли вдохнуть в прах бессмертную душу. Хотя жалость к Вике я временами испытывал острейшую. Но это была жалость к ее беспомощности, старению, смертности — какую же радость могла подарить эта троица? Любовь дарит забвение нашей общей тленности, а если она, наоборот, пихает тебе ее под нос — какая это, к черту, любовь! Во имя жалости можно идти на жертвы, но питаться можно только радостью.
Благодаря Вике я прикоснулся к бессмертию — но и она благодаря мне к нему же. Конечно, чем-то ей пришлось заплатить, какими-то мучительными для ее гордости ссадинами, но и меня неотступно плющила вина перед женой. Сын своих папы с мамой, я ведь начинал с того, что считал измену чем-то немыслимым, как-то в подпитии слегка прижал льнувшую ко мне девицу, и у меня отнялась рука, я не шучу. Онемела. Но когда я понял, что Вика готова перешагнуть, это означаломожно.На некрасивое дело она не пойдет.