Новый Мир ( № 2 2013)

Не хотел тогда уйти от нее. Хотел бы — ушел. Но не ушел и вот уж пятьдесят лет вспоминает. Как о чем-то важном, что случилось в его жизни. Это когда думает о Нюше, а когда о Кольке, то вроде и неловко, но он про Кольку редко думает. Да и Нюша — крепкая была баба. Никогда потом ни одним словом, никак ничего. Ни трезвая, ни выпившая. Не подмигнула даже ни разу — мол, как сынок? И еще старик помнил, как он все-таки ждал, что она еще позовет… Даже подстраивался, чтоб вдвоем остались… но никогда! И он хоть и подстраивался, а хорошо думал о ней за это.

Он встал и пошел в сени. Постоял, то ли привыкая к темноте, то ли думая о чем-то, потом на крыльцо вышел, посмотрел в сторону Нюшкиного двора. На бурьян, где она жила когда-то. Вернулся, вытянул бутылку из-за кадушки с крупами, отер пыль и тут услышал, как на дереве опять зашумели. Выглянул. Птицы подлетали, ему показалось — парочками, махали крыльями, садились, но не кричали. Голодные, думал старик, как же не голодные? Где же им теперь? Он вернулся к кадке с крупой, перебрал несколько пакетов — немного было, и положил все на место. Крышкой прикрыл от мышей.

Поставил бутылку на стол, поглядел за окно — грачи ходили по двору, клевали из Дунаевой миски. Никогда такого не было. На заборе сидели. Васька из будки прицеливался на ближайших, но, как будто вспоминая о чем-то, недовольно прятался, одни глаза и седая бахрома ушей торчали из-за порожка будки. Дунай лежал в стороне, головой на лапах и даже слегка отвернувшись, будто не хотел мешать. Или даже извинялся, что мало оставил. Грачи тщательно обследовали мятую алюминиевую лоханку, звонко стучали по ней светлыми клювами.

Вечером Васька все-таки принес грача. Старик вымыл посуду, вышел на крыльцо выплеснуть и увидел разодранную птицу. Васька не стал есть — кожа да кости был тот грач.

В погреб полез. Лампочку довернул, засветил. Картошки было мало. В прошлом году мороз случился в мае, всходы померзли, и вся картошка вышла с голубиное яйцо. Сажал крупнее. Ведра два — два с половиной оставалось, а до новой еще полгода. Старик нагреб ведро и полез наверх. Поставил вариться. Подумал: солить — нет ли, и не стал, может, птицам соль вредная… себе, псу и коту отложил, натолок и полил маслом, остальное рассыпал по дорожке. Сумерки наползали. Грачи так и не спустились. Он зажег лампу и сел ужинать. Васька есть не стал, даже не подошел к своей миске. Сидел у двери, спиной к порогу и, не отрываясь, смотрел на старика.