Новый Мир ( № 2 2013)

Шут-одиночка, разрываемый борениями, головной человек, умеющий до неузнаваемости преобразовать внутри себя реальность, Гомбрович, несмотря на всю свою запредельную заиндивидуализированность, открывается парадоксальным заединщиком и единомышленником любому живому, неравнодушному человеку, стремящемуся к свободе.

Помешанный на молодости (это еще один из демонстративно важнейших лейтмотивов книги: «Если мужчина загубит в себе юношу, где ему взять тогда хоть немного легкости, ту силу, которая смогла бы удержать его от постоянного прибавления в весе?») и молодых людях, Гомбрович пишет эту книгу для юношества.

Хотя бы потому, что, споря с коллегами и соперниками («Ничто так не компрометирует художника, как другой художник»), изощреннейший автор сам себя ловит на «уловку будущего» — сегодня он неизвестен, но вот завтра придет молодая шпана, что откроет и оценит. Обязательно.

Да и та точность, с которой он описывает и формулирует, которой бравирует и с помощью которой резвится, разве она не способна сделать любого читателя сообщником?

 

И до чего хочу я разыграться,

Разговориться, выговорить правду,

Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,

Взять за руку кого-нибудь: — Будь ласков, —

Сказать ему, — нам по пути с тобой.

 

Между тем мировая отзывчивость копится вокруг Гомбровича, книги его начинают переводить на европейские языки; последний вагон, смилостивясь, принимает писателя, давая «Дневнику» новые поводы и даже дополнительное ускорение: до конца тома, оборванного смертью в 1969-м, становится все меньше и меньше страниц; зримость объема дополняет драматизма любой, даже самой нейтральной писанине, а тут такой вулкан страстей!

Витольд Гомбрович вел дневник в толще все более и более неразличаемого теперь, неразличимого времени — с 1953 по 1969-й: читая, делаешь поправку на разницу менталитетов, точно принадлежность к какому-то определенному времени похожа на отпечаток, накладываемый на личность той или иной национальностью.

Конечно, он в первую очередь модернист середины ХХ века и уже потом поляк, эмигрант, прозаик и скандалист, снимающий штаны в столичном кафе, дабы подтвердить и закрепить репутацию вечного шалуна, заигравшегося в бирюльки.

За пару лет до кончины Гомбрович возвращается в Европу, и здесь страницы его записок обретают конкретность дат и топонимов, автокомментирование нарастает, окончательно превращая его в персонажа собственного романа, а «Дневник» — в модернистский роман, параллельный «Космосу» и «Порнографии».