Новый Мир ( № 2 2013)

Фантастика, от которой брезгливо воротят нос литературные снобы, — на самом деле развернутая метафора. И когда требуется осмыслить все ужасы, все не поддающиеся осмыслению гекатомбы ХХ века, именно фантастика оказывается эффективней, скажем так, реализма. Замятинское «Мы», оруэлловский «1984», платоновский «Котлован», возможно, расскажут о ХХ веке больше, чем реалистические эпопеи. Поскольку есть вещи, которые лежат вне реализма, — рассудок, нормальное сознание в ужасе отворачиваются от их буквального описания. Впрочем, это касается не только ужасов, но и того, что Станислав Лем назвал «жестокими чудесами», ибо ХХ век был не только веком иррациональных социальных психозов, но, одновременно, веком торжества рационализма (тут крайности часто смыкаются) — и в этом смысле небольшая повесть Стругацких «За миллиард лет до конца света» скажет не меньше о науке и познании, чем, допустим, гранинское «Иду на грозу».

Со Стругацкими как выразителямиобщенациональногов один ряд можно было бы поставить разве что Василия Аксенова, но он слишком поспешил стать «гражданином мира». И тем самым, мне кажется, упустил свой шанс.

Возможно, с концомтойэпохи, со смертью мечты, те вещи, которые при жизни авторов были как бы отодвинуты на периферию читательского восприятия, станут важны и значимы теперь. Скажем, «Град обреченный». Или «Отягощенные злом» (последние два романа не из самых моих любимых, но это именно потому, что я все-таки принадлежу тому времени и тем идеалам). Или загадочная «Улитка на склоне» — повесть-двойчатка, которую писатель Михаил Бутов вообще полагает непревзойденным шедевром советского периода.

Несомненно одно: на зачищенном пустыре, в который по идеологическим причинам превратилась блистательно начинавшая советская фантастика, Стругацкие выстроили целый город. С конструктивистскими зданиями из бетона и стекла, полными свежего воздуха и солнечного света (юркие кибер-уборщики в этих зданиях мусор перерабатывают именно в свежий воздух и солнечный свет)… С мрачными готическими замками. С перемычками и воздушными мостами между зданиями, с крытыми и открытыми галереями. С детской площадкой, где топчется избушка на курьих ножках, а в песочнице играют младшие научные сотрудники. С подземными сырыми сводами, где капает вода, пахнет плесенью и скрываются чудовища. Даже с шоссе, причем анизотропным. И, как выяснилось, — с тайными казематами (куда же без них в каждом уважающем себя городе!), со своей спецслужбой и контролем за контролерами.