Простертой белизны скрипучее жилье,
Пока еще ты жив и на булавку боли
Не наколол Господь сознание твое.
Этюды о Бродском.— “Новое литературное обозрение”, № 56 (2002, № 4).
Их три.Николай Богомоловсвой (О двух “Рождественских стихотворениях” И. Бродского) начинает двумя признаниями. Первое: “Должен покаяться перед просвещенным человечеством в том, что не люблю стихов Иосифа Бродского. <...> Скажу только, что отношение, подобное моему, не только не мешает, но может даже помогать филологической работе...” И сразу же второе, в сноске: “Считаю необходимым оговорить, что знаком лишь с ничтожной частью обширнейшей литературы о творчестве И. Бродского, и заранее винюсь, если мои рассуждения окажутся изобретением велосипеда”. Какое своеобычное поведение маститого гуманитария. Может быть, это такие поиски идентичности?
Густав Яноух.Разговоры с Кафкой. Фрагменты из книги. Перевод и вступительная заметка Г. Ноткина. — “Звезда”, 2002, № 11.
У автора “Процесса” и “Замка” был свой Эккерман. Эти главы по-русски еще не печатались.
“Мы вошли во францисканскую церковь на Юнгманплац.
На какой-то миг в лице Кафки возникло движение улыбки, однако оно тут же замерло в жестких складках около губ; затем он сказал:
— Чудо и насилие — это просто два полюса неверия. Мы растрачиваем жизнь в пассивном ожидании какого-то указующего послания, которое так и не приходит, потому что как раз своим перенапряженным ожиданием мы закрываемся от него. Или же, в крайнем нетерпении отбросив всякое ожидание, топим свою жизнь в преступной кровавой и огненной оргии. И то и другое неправильно.
— А что правильно? — спросил я.
— Вот что, — ответил Кафка не раздумывая и указал на старую женщину, преклонившую колена перед одним из боковых алтарей невдалеке от двери. — Молитва. <...> Искусство и молитва — это лишь простертые в темноту руки. Мы просим подаяния, чтобы принести в дар себя”.
СоставительПавел Крючков.