В первой палате мало кто способен связать два-три слова. Одна из пациенток все время ходит под себя. Она делает это в коротких перерывах между сменой памперсов и почти всегда успевает. Другая сидит, скрюченная, целый день на кровати и только повторяет услышанные фразы — эхолалия. Третья бегает по отделению и ворует мелкие предметы, из-под подушки у нее извлекают корки, спички, трусы, даже баночки с таблетками, которые хранятся взаперти. Четвертая, молодая женщина, двигается очень медленно, как будто на большой глубине. В волосах ее сидят крупные хлопья перхоти, взгляд мутный, плывущий. Наталья бессмысленно улыбается. Пьянчужка с оплывшим лицом ежедневно валяется в наигранных припадках. Седьмая допилась до горячки, скиталась по подвалам, подхватила сифилис, почервивела лицом, ходит в плотных панталонах, несмотря на жару, и испускает густой запах пота и грязного тела. Она все время норовит кого-нибудь стукнуть побольнее. Восьмая — старушка, божий цветок, не понимает, где находится, пускает пузыри, все время бормочет, воображая сцены из жизни, которая у нее была когда-то, — “Сладкая, славная!.. Что приготовить тебе на завтрак? Какие цветы ты любишь? Мы снимем дачу на лето, и я посажу у порога гладиолусы”. Моя участь еще завидна.
— Какое сегодня число? — спрашивал врач.
— Число, число, число… — неслось от скрюченной.
— Двадцать первое марта две тысячи девятьсот пятьдесят шестого года! — отвечал кто-нибудь.
— С утра было тринадцатое мая, — говорила я и осторожными движениями наштриховывала своей птице крыло.
— Мая, мая, мая…
— Какой язык на планете наиболее распространен? — продолжал врач.
— Хинди, — был вариант.
— Хинди, хинди, хинди, хинди…
— Русский, — сказала девочка из детдома. Она просто не знала, она действительно так думала. Ей не объясняли.
— Английский, — говорила я тоном увещевания, и у птицы нарисовывался хвост.
— Как бы вы поняли пословицу — не все то золото, что блестит?
— Я едала на серебре! — заявляла “дачница”.
— Бывает золото, а бывает золотистая фольга, — вдруг, словно просыпаясь, говорила Наталья.
Моя синяя птица выводила птенцов.
— Золото, золото, золото…
В коридоре мужчина очень настойчиво объяснял кому-то — сначала, вероятно, врачу, а потом, может быть, медсестре, может быть, сам себе:
— Китайцы говорят, раз в семь лет у человека меняется программа, и сейчас ей как раз двадцать восемь… Смена… Китайцы говорят… Китайцы…
— Мне не двадцать восемь, — дребезжащий старушечий вскрик.
— Речь не о вас, Марина Владимировна, успокойтесь.