Новый Мир ( № 3 2012)

— Послушай меня, ты попал в категорию невозвращенцев. Увидеть свою семью ты можешь только дома, в Софии. В принципе ты не совершил уголовного преступления, уехал легально и т. д. Но ты должен был просить о политическом убежище, а это акт враждебный. Хотя тебе вернуться можно, в посольстве тебе сделают паспорт гражданина СССР, оформят визу в Болгарию и пришлют по адресу — возвращайся. Дай четыре фотографии, и дело сделано.

Я молчал. Да и что я мог сказать? За кофе он опять заповторял:

— Надо же, буря-мглою-небо-кроет… Слушай, возвращаться тебе нет смысла. Тебя, возможно, и не посадят, случаи бывают разные, но ни в одном крупном городе тебе прописки не дадут. Ты сделал свой выбор, бросил семью, приехал сюда, и теперь деваться некуда. Забудь о жене, о дочери, их нет для тебя, они умерли. У тебя здесь с ходу есть преимущество — первоклассное образование — и нет долгов. А с Пушкиным, конечно, плохо придется. Через десяток лет ты не сможешь читать его, не захлебываясь в соплях. (Этот срок оказался намного, намного короче.) Таких, как ты, мы иногда видим здесь, но они выживают редко, стреляются или спиваются. Ну, готов? Куда тебя отвезти?

Я отвечал, что на вокзал.

— Вот и хорошо, сделаем твои фотографии в автомате. Давай адрес.

На вокзал доехали в молчании, сделали мои фотографии, распрощались за руку, и он уехал. Почему он был так добр, ответа нет. Может быть, у меня был уж очень жалкий вид. Может быть, он знал о чем-то нехорошем, ожидавшем меня. Может, любил Пушкина. А может статься, он и сам не ожидал своей реакции.

Бывают ведь и просто добрые порывы. Как-то я отправился купить своей семимесячной дочке подарки. Денег было немного. В нерешительности разглядывая детские тряпки, выбирал то и се, потом опять то и обратно се. Подошла женщина лет сорока пяти, спросила, может ли помочь. Она набрала штук десять-пятнадцать одежек мне абсолютно не по карману и исчезла. И оказалось, оплатила счет.

А теперь, как ты просил, мое рабочее CV”.