Все как-то сразу почувствовали, что вечер непоправимо испорчен. Да и “Метеор”, очевидно, сломался. Следующий — в шесть утра. Люди, потолкавшись еще у расписания и поворчав на речной флот, потянулись по деревянной лестнице наверх, домой.
Старик остался сидеть на скамейке. Быстро темнело. В большом городе бежишь от людей, а здесь так и тянет переброситься с кем-нибудь парой слов. Помедлив у лестницы, я спросил старика:
— Думаете, еще придет?..
— Куда там... — отозвался он, бодро встал, встряхнул сумку и подошел ко мне, делая широкие, но не очень уверенные шаги.
— Николай Арсеньевич Митрофанов. — И протянул мне руку.
Так мы познакомились. Когда пошли вдоль реки, я попросил его держаться за меня. Фонари не горели, можно шею свернуть.
Николай Арсеньевич пожаловался, что ноги последнее время плохо слушаются, кружится голова.
— Кажется, что к затылку привязан кусок свинца и этот кусок тянет назад, но, — и тут он улыбнулся, — этот же кусок свинца держит меня у земли...
Свободной рукой он потрогал седой затылок — на месте ли свинец.
Какой-то алкаш вывалился из темноты, качнулся нам навстречу, схватил за рукав Николая Арсеньевича:
— А-а, артист... дай закурить.
Я хотел тут же послать алкаша куда подальше, но Николай Арсеньевич уже доставал из пиджака папиросы и спички.
Огонек вспыхнул, слабыми искрами отразился в мутных глазах алкаша.
— Обошелся бы, — сказал я потом Николаю Арсеньевичу, — много их здесь, больше, чем спичек в вашем коробке...
— Он несчастный и очень милый человек. Когда трезвый, приглашает меня в гости.
— И вы ходите?
— А отчего же не пойти? У него дочка маленькая, я с ней играю, она меня дедулей зовет...
Мы вошли в фойе дома отдыха. На столе дежурной горела настольная лампа. Дежурная смотрела телевизор и вязала.
— А здесь что было? — показал я Николаю Арсеньевичу на заколоченную дверь.
— Бильярдная. Мы тут с Женей Евстигнеевым играли...
Каждый год Николай Арсеньевич приезжал сюда, в дом отдыха на берегу Волги, в отпуск. Раньше с женой, в разгаре лета. Жена умерла, он давно на пенсии, и путевки ВТО дает ему только на самый конец летнего сезона. В это время теплолюбивые москвичи уже едут не сюда, а в Крым. Вот тогда и старикам, “ветеранам сцены” из провинциальных театров, льготные путевки перепадают.
Мы встречались утром в холодной столовой. Николай Арсеньевич был рад и остывшему омлету, и явно вчерашней запеканке. Низко наклонялся над тарелкой, боясь уронить мимо хоть крошку. Видел он плохо и иногда просил меня подать ему хлеба.