Новый Мир ( № 4 2002)

Возможно, за родину, вместе со всеми, под знаменем и оглушающим “ура”, Черняк и смог бы достойно умереть. Но гибнуть из-за соседа? Я умру, а он будет раскатывать на своем “мерседесе”? Уж лучше и его прихватить с собой. “С ненавистью в душе погибать было легче”. Быков постоянно опускает контрольную планку для своего героя. Словно проводит долговременный эксперимент по исследованию человеческой низости. Но делает это спокойно, без гнева и пристрастия, как бы повторяя себе самому: таков человек. Вне политики, идеологии, в простых и вечных заботах о корме и размножении. Именно в них вся его мораль и философия. Се человек, се жизнь, такая же непредсказуемая в своей подлости. А может, и в высшей справедливости? Имеешь ли ты право жить, если убивают твоего соседа?

Героиня рассказа “На болотной стежке” сталкивается с той же проблемой. Ей тоже предоставляется возможность “предать соседа”, хотя и не так прямо, как в предыдущем рассказе. Для этого даже ничего не нужно делать. Соседка, охранявшая ночью мост, в растерянности сообщает, что партизаны собираются его взорвать. И значит, от расправы оккупантов горе-сторожихе не уйти, да и всю деревню спалить могут. Соседка прибежала именно к ней, героине рассказа, — “Вы же учительница!” — с просьбой как-то повлиять на партизан. “Была учительница!” — пытается героиня снять с себя такую ненужную и опасную сейчас ношу. Но выбор даже в случайных и непредсказуемых ситуациях предрешен ролью. От учительской судьбы, судьбы интеллигента в народе, судьбы защитника и последнего спасителя, откреститься невозможно. Тем более, что роль скроена точно по героине, которая так и останется безымянной. Ведь главное, что она учительница — дочь учителя, жена учителя. Понятие долга и чести доминирует в структуре ее личности. Так же, как и у ее отца, отправившегося спасать местечковых евреев и легшего вместе с ними в общую могилу. “Может, весь их род оказался с каким-то генетическим браком, нарушившим элементарный механизм самосохранения. Но без врожденного инстинкта самосохранения может ли существовать особь, человек, да и нация в целом?” — так, пожалуй, слишком современно и несколько отвлеченно рассуждает она позже, сидя в арестантской яме партизанского лагеря.