Мало нам Жельвиса, есть еще и американский взгляд на эту вещь. На Ранкура я точу зуб давно. Еще с момента выхода его первой книжки на русском языке (“Рабская душа России”, М., 1996), которую я подверг примерной экзекуции в своем опусе про символы русской культуры. Но плодовитый
психоаналитиквсе не унимается. И не то чтобыклеветал. А просто очень прямодушно препарирует на своей жесткой кушетке загадочную русскую душу, так что никакой загадки у нее уже не остается. С опорой на “Зигмунда Фрейда, Дональда Винникота и Мелани Кляйн”. Авторитеты авторитетами, а выводы Ранкура-Лаферьера незамысловаты. Возникает ощущение, что они продиктованы спецификой избранного метода и соответствующим понятийным аппаратом. Фатальную роль играет общая примитивность психоаналитической терминологии, которая просто не позволяет выразить сколько-то тонкие духовные смыслы. Остается пробавляться ерундой. Прообраз родины: “Россия прежде всего родитель, и именно мать, а не отец”. Отсюда — инфантильность русского человека. Его отношения с родиной — “доэдиповские”, “отождествление себя с собственной матерью”. Русские — матриоты. Притом мать-Россия — она сама как ребенок, и она страдает. А вместе с нею и ее дети. Русская душа, по Ранкур-Лаферьеру, — мазохистка. “Например, замечено, что русские с готовностью подчиняются властям, добровольно идут на страдания и в самых различных обстоятельствах ведут себя в пораженческой, самоубийственной и в целом мазохистской манере”. “В досоветские времена русский мазохизм воплощался в знаменитом фольклорном персонаже Иване-дураке”, а в советское время его заменили чукчи “для проецирования самоосуждения”... Как водится, в качестве предпосылок и аргументов привлекаются русские обычаи пеленать младенцев и париться в бане. Ранкур нашел в России немало великодержавных националистов, “как явных, так и тайных”. То и дело протаскивает националистические фразки Дмитрий Лихачев. Или там Михаил Исаковский. Но все-таки зла на Ранкура я не держу. Тем более, что он специально оговаривается: “Далеко не всякий психоанализ является клиническим”. А там, где он уходит от психоаналитических методик, он обнаруживает умение по крайней мере добросовестно собирать и представлять материалы. Не так уж мелка и мысль, которой лишь слегка касается Ранкур, о России как иллюзии — предмете веры, умозрительной конструкции, проекте... Ну можно ли злиться на человека, уверенного в том, что “мазохизм в России пошел на спад” оттого, что “в последние годы советской власти детей стали меньше пеленать”, и ныне в России “былые мазохисты постепенно уходят в мир иной, и распеленавшаяся молодежь жаждет новых иллюзий”? Обложка книжки — тоже не без невнятного психоаналитического контекста. На ней изображен бородач в белой рубахе, который смотрит против солнца на небоскребы в центре Нью-Йорка, а среди них отчетливо выделяются две башни Всемирного торгового центра…