Новый Мир ( № 4 2004)

Я не утверждаю, что России нужна такая откровенная, как в США, культура удовольствия, наоборот. Но тем, кто подобную культуру заявил у нас, тем, кто настаивал на ней полтора десятка лет, пора бы отчитаться. Почему до сих пор вместо ослепительных шоу-герлз — плохо координированные хабалки, колобки?

(В ТЕЛЕГРАФНОМ СТИЛЕ)Как никогда, много мыслей, как всегда, мало места. Зощенко воспет и описан: сам читал пару книг, одну так просто выдающуюся. Однако Зощенко не то, за что его принимают, крупнее.

Михаил Рыклин лапидарно охарактеризовал сталинскую империю как “внутренний номадический захват унаследованной городской культуры с практически полным истреблением ее носителей” (“Деконструкция и деструкция. Беседы с философами”. М., 2002, стр.71) и превзошел точностью прочих аналитиков. Я бы лишь поменял “сталинскую империю” на “советскую” — не из любви к вождю, но чтобы расширить хронологические рамки: с семнадцатого года по сегодняшний день.

Теперь открытый наугад (правда!) Зощенко. И сразу — подарок, неизвестный доселе рассказ “Неизвестный друг” (1923), который, признаюсь, характеризует советскую историю даже лучше Голявкина (см. кинообозрение в “Новом мире”, 2003, № 12). “Жил такой человек, Петр Петрович, с супругой своей, Катериной Васильевной. Жил он на Малой Охте. И жил хорошо. Богато. Хозяйство, и гардероб, и сундуки, полные добра… Было у него даже два самовара. А утюгов и не счесть — штук пятнадцать”.

Уже гениально, точно. Два самовара и пятнадцать утюгов — это не городской уклад. Уклад кочевника, номада, внезапно осевшего в городе. Номад возит все добро с собой, копит. Номад не ведает, что в городе всегда можно купить новую промышленную вещь взамен старой.

“Но при всем таком богатстве жил человек скучновато. Сидел на своем добре, смотрел на свою супругу и никуда не показывался. Боялся из дома выходить, в смысле кражи. Даже в кинематограф не ходил. А то, думает, в его отсутствие разворуют вещички”.