Вот и вся моя основа.
Не предвидится иного.
Остальное — только миф…
Боже мой, скажи хоть слово,
Хоть словечко — чем ты жив?
* *
*
Берег, дерево, свет и вода…
Ты откуда? Зачем? И куда?
Небо, облако, дерево, берег…
Век живи — не откроешь Америк,
Будешь жить, как жилось до тебя:
Уповая, тоскуя, любя,
Прямо со свету в темень ныряя
И теряя, теряя, теряя.
* *
*
Хорошо, где нас нет, где нас нет и не будет,
Где не вьется наш след, и заря нас не будит,
Где не наши горят и сгорают закаты,
И не нам говорят что-то тайное даты,
Где не наши дожди льют в июне, в июле,
Где не нам “Подожди” на прощанье шепнули.
* *
*
Свет негаснущий льется и льется…
Мир без нас так легко обойдется…
Ну и ладно. Какая печаль?
Слава Богу, сегодня поется,
И видна негасимая даль.
“После нас хоть потоп”, — говорится.
День придет, и дожди будут литься,
И распустятся вновь лепестки,
Будут петь оголтелые птицы
В день, когда задохнусь от тоски.
Фармацевт
Долгопят Елена Олеговна родилась в г. Муроме Владимирской обл. Закончила сценарный факультет ВГИКа. Публиковалась в журналах “Знамя”, “Дружба народов”, “Юность”. В “Новом мире” печатается впервые. Живет в Подмосковье.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С кладбища вернулись часам к пяти вечера. В доме горел уже свет, от натопленной печи запотели окна. Сдвинутые столы стояли посреди комнаты. Половики были сняты, выбиты в снегу, свернуты и лежали на печи за белой занавеской.
Пальто и куртки оставляли в терраске, сваливали прямо на пол. Не разувались, сбивали снег колючим веником из прутьев. Усаживались на стулья, лавки, табуретки.
Попервоначалу сидели тихо, молча, глядя на тарелки с салатами, на кутью, на бутылки с холодной самогонкой, с настойками и наливками, потирая замерзшие руки, шмыгая замерзшими носами.
Бабка выметала тем временем снег с терраски вон, на улицу.
Испуганная кошка кинулась из терраски в комнату, взлетела на буфет, под самый потолок, и там просидела весь вечер и всю ночь.
Поминали до утра. Еще подходили люди. Народу набилось. Открыли все форточки. Дым из них валил, будто пожар в доме занимался. В печи огонь не угасал, чайник не простывал, и из трубы шел дым столбом в низкое небо.
Портрет покойного Васеньки Грекова поставили на буфет возле круглых часов.