— Не-а, — сказала Светка. Ни малейшей интонацией не подчеркивая этого своего отрицания и именно этим делая его абсолютно безапелляционным. Зря старался Михаил Юрьевич Лермонтов. Молодое поколение высказывает ему свое “фи”.
— Погоди, — сказал я, обидевшись за Лермонтова и за
— “Максим Максимыча”.
— А “Бэлу”? А “Княжну Мери”? — чуть завышая голос от истинного, может быть, удивления, воскликнул я.
— А нам сказали прочитать что-нибудь одно.
— И ты выбрала “Максима Максимыча”, как самую простую и короткую вещь!
Впоследствии, перебирая в памяти события, я убедился, что начал конфликт несомненно я. Светка, несмотря на свой переходный возраст — пятнадцать лет, — все-таки на редкость мирный, уступчивый, исполнительный человек. Наверное, она унаследовала мамин характер. Я не знаю, что она делает, когда на целый день в субботу уезжает с друзьями на каток или ходит в кино, не знаю, что она думает о моих журналистских и литературных занятиях, да и не стремлюсь узнать. Я ей не родной отец, и грубо вторгаться в ее внутренний мир с
— А как же ты будешь писать сочинение, прочитав одного “Максима Максимыча”?
— А мы не пишем сочинений.
— Как это — не пишете? — Каждая моя последующая фраза была гуще и злее предыдущей, так что Светка наконец почувствовала мою злость.
— Не пишем — и все. Нам это не надо. — Я почувствовал, как мое наступление уперлось в камешек какого-то противления, и усилил напор:
— Что значит — не надо? В девятом классе — не надо? А как же вы будете учиться думать?!
— А нам над такими вещами думать еще рано.
— Да не рано, милочка, а поздно! Поздно вам учиться думать, если вы еще не начали!
— А учительница сказала — не надо!
— А я сказал — надо! — заорал я. — Прочитать все, от корки до корки, и сочинение написать! Я сам дам тебе тему!
В иные минуты взгляд на себя со стороны нелицеприятен. Имейте мужество проверить на себе.