Новый Мир ( № 4 2009)

Похоже, будущий священник замышляет сузить не только православие, но и русский язык, меж тем как настоящие писатели мечтают о его расширении. Солженицын даже создал “Русский словарь языкового расширения” и призывал пользоваться словами, смежными с теми, что понятны всем. Пастернак осуществлял эту программу задолго до того, как ее сформулировал Солженицын. “Невтерпь”, “вдогад” — как раз такие слова. Они присутствуют у Даля, они экспрессивны и выразительны, и, право же, жаль, что подзабыты. Впрочем, не совсем. Читаем, например, у Андрея Белого в романе “Москва”: “Студентам же — мало: невсыть и невтерпь!” Или вот “Божественная комедия” в переводе Лозинского (который авторитетный для Елизарова Сталин назвал “образцовым”): “Но это мне лишь потомувдогад”. Иличикив разговорной речи не один Пастернак усекал доличек— “лучший и талантливейший поэт советской эпохи” в “Стихах об Америке” спокойно рифмовал “печеные картошкиличек” и “благочестивейших католичек”.

Что же касается претензий к словамщиколкаивсклянь,то это претензии Эллочки-людоедки к русскому языку, в котором для нее слишком много слов. У Пушкина в “Песнях западных славян” короля посещает ужасное видение: “Он идет, шагая через трупы, / Кровь пощиколкуему досягает...” Правда, Пушкин считает нужным сделать примечание:щиколотка, по московскому наречиющиколка. У Льва Толстогощиколкаприсутствует не только в народных рассказах, но и в речи аристократа: “Вы теперь видите ноги,щиколкии еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены” (“После бала”), Бунин в “Малайской песне” делает именно то, что не одобряет герой Толстого, — любуется ногами туземки: “И золотые позвонки / Висят нащиколкахтвоих...”, а Набоков идиллически наслаждается купанием в реке и сообщает, что его “вщиколкущиплет малявка” (“Река”). В словаре Ушакова словощиколкасуществует на равных правах со словомщиколотка. Там же можно найти и слововсклянь. А можно заглянуть и в более строгий академический словарь, где сказано: “Всклень, всклянь — полно до краев, вровень с краями”. Русские поэты любили это звенящее слово. Мандельштам наблюдал, как “тельце маленькое крылышком / По солнцувскляньперевернулось”, Маяковский описывал упирающиеся “небувскляньгоры, / каторги / и рудники” царской России, надеясь, видимо, что в СССР они исчезнут (“В. И. Ленин”), а Евтушенко в “Братской ГЭС” любовался не индустриальным пейзажем, а ясной ночью, которая была “звездамивскленьполна”.