Спорить не поможет, мы садимся и прослушиваем репортаж про достижения целинных первопроходцев.
— Хлеб всегда являлся важнейшим мерилом народного благосостояния, — ласковым доверительным тоном сообщает красавица дикторша. Вся страна влюблена в нее. — В целях увеличения производства зерна и дальнейшего подъема…
Недавно помер какой-то важный партийный работник, но о гражданской панихиде по радио объявили с тем же привычным оптимизмом и ликованием. Как будто о выступлении ансамбля песни и пляски.
Григорий Анисимович подтягивает стул поближе к телевизору и пристраивается рядом со мной.
— Работа по мобилизации людей на массовое освоение целины…
Александра Филипповна останавливается за спиной мужа и вопрошает с подковыром:
— Уселся? Сару свою высматриваешь? Высматривай, высматривай — мож, платочком тебе помашет.
Григорий Анисимович мрачнеет, но молчит.
“Сару” на самом деле зовут Симой, она работала в проектном бюро чертежницей. Александра Филипповна проведала, что у Григория Анисимовича с ней шашни, отправилась в партком и потребовала, чтобы проклятую потаскуху убрали с завода. А тут как раз подоспела целина, Симу вызвали, пригрозили, что за моральное разложение исключат из комсомола и уволят с такой характеристикой, что она света белого не взвидит, и велели немедля записаться добровольцем в передовой отряд целинников. Она и записалась. И хотя ее уже целый год нету в Москве, Александра Филипповна никак не может успокоиться.
— Небось на тракторе теперь пашет. В Москве не напахалась. А мож, лопатой управляет. На элеваторе подгребать доверили. А то по хозяйственной части картошку на кухне чистит. Там, говорят, девок нехватка, особливо таких гулящих.
— Ты заткни хайло свое поганое! — предупреждает Григорий Анисимович, не оборачиваясь.
— Не нравится? Чай, навестить намылился? Езжай, езжай, смотайся на недельку-другую, утешь зазнобушку.
Григорий Анисимович молчит.
— Шесть лет корячилась, учила его, паразита, — сообщает Александра Филипповна, перемещаясь за какой-то надобностью в противоположный угол комнаты. — На инженера выучила. И для чего? Для какой такой благодарности? Чтоб гулял от меня со своей шалавой. Не так себе шалавой — еврейкой! Кобель сраный! На жидовочку польстился. У ей небось слаще.