И тут меня осенило.
— Пап, а может, нам тоже стать грузинами? На время, понарошку? — сел я на траве.
Он посмотрел на меня грустно и промолчал.
— Зачем же нам трезвонить на каждом углу, что мы осетины? Мы будем осетинами, будем говорить по-осетински у себя дома, а на улице — по-грузински. Тогда никто к нам не пристанет.
— Замолчи! — повысил голос отец. — Никто не может запретить нам говорить на родном языке — ни дома, ни на улице, ни в школе.
— Мне немножко стыдно, когда я среди друзей, а ты заговариваешь со мной по-осетински.
— Знаю. Но я буду говорить с тобой по-осетински всегда, везде, даже если ты забудешь все слова.
— Но я же перестану тебя понимать, — смахнул я слезу.
— Нет, — сказал он, — лишь в том случае, если ты перестанешь любить меня и мать, потому что слова наполнены не только смыслом, но и любовью, а этого человек никогда не забывает. — Отец помолчал немного и добавил: — Хотя случается и такое.
— Зачем же делать то, что не нравится другим?
— Запомни раз и навсегда: ты можешь изучить двадцать языков, но грош им цена, если не знаешь родного. Мы не имеем права забывать родной язык в угоду кому-то, нас слишком мало. У каждого народа есть нечто сокровенное, которое с благоговением переносится из поколения в поколение, и не дай Бог оборвется цепочка, потомки этого не простят.