Новый Мир ( № 5 2007)

Во вступительном слове к нынешнему изданию Мирон Петровский говорит, что будут правы те читатели, которые догадаются о лирической основе этих историко-литературных очерков. Мысль о скрытом лиризме “нелирических” книг (который Мирон Петровский находит у Маяковского, у Маршака, у Волкова… — да у кого только не находит!) следует, кажется, переадресовать самому автору. Некоторое указание на это есть и в первом издании “Книг нашего детства”. Лиризм скрыт в месте самом заметном: на обложке. Там художником Ю. Сковородниковым изображена сценка: луч верхнего света (театральный прожектор? уличный фонарь? или, может, просто лампочка под абажуром?) выхватывает из коричневатой полутьмы группу: в центре на стуле сидит маленький мальчик, погруженный в чтение большой — больше его самого — книги, видимо, очень увлекательной. Вокруг стоят Лев, Крокодил, Буратино, девочка Элли и Железный Дровосек. Они смотрят на ребенка с интересом, надеждой и любопытством. Может быть, это портрет маленького Мирона Петровского, читающего первую книгу своего детства?

Ольга КАНУННИКОВА.

 

КНИЖНАЯ ПОЛКА ПАВЛА КРЮЧКОВА

Сооружаядетскуюполку, подбирая книги, предназначенные для тех, кому еще только предстоит стать “взрослыми”, я перестал наконец ревновать российских детей к Гарри Поттеру. Меня, как ни странно, сначала успокоило то, что наши “детские” (или как их там ни назови) писатели все-таки пока еще не работают в режиме глобальных проектов, рано или поздно изживающих самое себя — вплоть до всемирных дискуссий: убивать или не убивать героя. У наших и коммерческая дыхалка послабее, и эксплуатация массового детского сознания пока еще не так отработана. Потом я понял, что дело не в развитии капитализма. Дело все-таки в тайне — старомодной и интернациональной. Как происходит этот таинственный естественный отборприживания— Бог весть, что бы ни писали задним числом критики, социологи, психологи и историки. Чтобы герою выжить и служить нескольким поколениям, он должен родитьсянародным, тут его не убьешь, его судьбу определят сами дети. То же и с произведением в целом: его судьба (как и власть писателя над ним) непредсказуема. Чуковский пишет в дневнике, как онвымучивалсвой “Самоварный бунт” (будущее “Федорино горе”) и сверхпопулярный во все времена “Телефон”, — неужели сейчас в это вымучивание кто-то поверит?