Новый Мир ( № 5 2007)

— Ну, обывателю дай только повод. Я помню, как журнал „Источник” опубликовал в 1997 году без комментариев случайно обнаруженное в архивах письмо Чуковского к Сталину. Это было письмо 1943 года, где Чуковский писал, что дети во время войны совершенно одичали и вышли из-под контроля. Он приводил примеры, казавшиеся ему вопиющими: дети воруют, бьют родителей, получают удовольствие от своей жестокости, разлагают других детей. В качестве мер по борьбе с этой ситуацией он предлагал создать макаренковского типа детские колонии, занять таких детей сельскохозяйственным трудом. И возвратить их к нормальной жизни, пока они не погибли. При этом манера изложения по нынешним меркам ужасна: Чуковский писал, что надо произвести чистку школ, изъять социально опасные элементы...

— И это добрый дедушка Корней...

— Да, и такое письмо напечатали без комментариев. Его комментируют все, кому не лень, не понимая, что и „колония” тогда значила иное, и опыт имелся в виду не гулаговский, а единственный удачный опыт социализации детей, дошедших до животного состояния. Это только один пример, показывающий, как важно воспринимать все в историческом контексте.

— Сталин ответил ему?

— Чуковский потом рассказывал филологу Эрику Хан-Пира, что его вызывали в Кремль — поговорить о необходимых мерах. И якобы чиновник, его принимавший, — это был не Сталин — спросил: „Корней Иванович, моему сыну 16 лет, как мне его воспитывать?” <…>”

Самуил Лурье.Прописные буквы. 24 марта — 100 лет со дня рождения Лидии Чуковской. — “Московские новости”, 2007, № 11 (1378).

“<…> Можно сказать и так, что вышел для этих слов срок годности. Одни утратили свой смысл, другие приобрели противоположный. Причем началась эта порча вообще-то давно (еще Салтыков, с его тревожным обонянием, ворчал, якобы недоумевая: дескать, был же смысл, что-то же они значили — такие, допустим, слова, как Совесть или там Правда, а кто их помнит?) — и с ускорением продолжалась целое столетие — и вот finita.

В самом деле — ну заставьте хоть свой внутренний голос произнести, предположим: „величие души” — нет, серьезно! серьезно! — получилось? То-то и оно.

А Лидия Корнеевна спокойно, уверенно и правильно пользовалась (и в текстах, и в быту) даже таким термином, как честь.

Она умела думать всеми этими — с прописных букв — существительными, чувствовать и действовать по этим архаичным глаголам.

Умела, вообразите, благоговеть. Презирать. Сострадать.