Новый Мир ( № 5 2008)

уступает, уже понимая, что, скорее всего, на время ей такой подарок. Вот как выглядит это решение мужа в глазах жены: “Он понимал, что умирает. Какая разница где? В Москве даже удобнее — написать успеет больше. Нет помехи в виде семьи. Эх, дочь жалко… А равнодушие к себе и к той боли, которую он ей доставляет, она восприняла как сверхпонимание Олега, сверхдоверие”. Такое вот сверхдоверие. А теща бессознательно переносит на зятя привычки, оставшиеся у нее от мужа, — держит в доме заначку сигарет на случай, если у мужика кончится курево.

Впрочем, не все так гладко. В нескольких рассказах как бы прокручивается то, что могло случиться, но не случилось. Или что-то вроде будущего, когда герой или уже умер и женщина — с другим мужчиной, или еще жив, но женщина от него, смертельно больного, уходит (“Небыль”, “Мимозы”). Это тяжелые фантазмы. Но им и не очень веришь. Они немного чуть более романтичны, чем нужно, чтобы им поверилось.

Женские образы вообще получились объемнее центрального мужского и порой вызывают больше симпатии. Ведь человек, прикованный болезнью близкого и любимого к этой самой болезни, страдает едва ли меньше его. Он-то может себе позволить (и кто ж его упрекнет?) быть раздражительным от ужаса, срываться, орать — близкие ему женщины этого позволить себе не могут и, вероятно, готовы были бы предпочесть собственную смерть смерти любимого, особенно медленной и мучительной смерти. Потому лица у них строже и серьезнее.

Но нужно помнить, что их благородные образы вызвала к жизни и зарисовала на бумаге непримиримость автора по отношению к себе.