Новый Мир ( № 5 2012)

Шел, на латыни бормоча,

Еще шуршат обрывки скверов

И ждет пожара каланча.

 

Сам город, щеки подставляя

То кулакам, а то губам,

На звон последнего трамвая

Приоткрывает двери нам.

   («Проходишь улицей такою…»)

 

Бельченко прямо называет имя, открывая культурный код, предшествующий ей и продолжаемый ею. Микола Зеров — украинский поэт, литературовед и переводчик, лидер литературной группы «неоклассиков», блестящий латинист и переводчик античной поэзии, расстрелянный в 1937 году в печально известном карельском урочище Сандармох. И эта отсылка ведет нас еще к одной особенности поэта Натальи Бельченко. Она, как ни один другой из современных авторов Украины, является именно украинским поэтом, хотя и пишущим на русском языке, поскольку наследует в первую очередь местной поэтической традиции. Поэзия Бельченко — неотъемлемая часть той современной украинской поэзии, что формируется на наших глазах в ходе нынешнего украинского «поэтического бума». И если в ее поэтике и можно усмотреть сходство с российскими акмеистами, метареалистами и эмигрантскими поэтами «парижской ноты» (эти совпадения отмечает, в частности, Данила Давыдов в предисловии к книге Бельченко «Ответные губы» — М., «Арт Хаус медиа», 2008), то лишь на уровне приема, символа или метафоры, иными словами — отдельных зубчиков шестерни. Этим Бельченко отличается от таких известных русскоязычных поэтов Украины, как наследующий одесско-екатеринославской южнорусской метафорической школе ее коллега по киевскому журналу «ШО», поэт и литературтрегер Александр Кабанов; неоклассик и знаток античной поэзии из Харькова Ирина Евса; живущий в Симферополе Андрей Поляков, чья поэтика тесно связана с обэриутской традицией, а работа с языком наследует Хлебникову; одессит Борис Херсонский, который равным образом близок петербургской неподцензурной поэзии и ифлийцам предвоенных лет; или же харьковчанка Анастасия Афанасьева, во многом ориентирующаяся на метафизиков —  Вс. Некрасова, Елену Шварц и Ольгу Седакову.

Впрочем, вернемся к книге. Ручьи, ключи и воды Киева не зря упомянуты в начале этой заметки. Вся книга течет, журчит, переливается водами малых и больших рек, озер. Водами, которые являются проводниками культур, магических обрядов и ритуалов, человеческих чувств. Одно из первых стихотворений книги начинается строфой:

 

Ковш упал под Иерусалимом

В Иордан — и Киевом плывет:

По подземным речищам незримым,

Лишь ему известным током вод.

 

     («Ковш упал под Иерусалимом…»)