Третье отчество(Филатьевна) развивает ту же тенденцию. Его народность подчеркнута не только тем, что оно употреблено отдельно от личного имени няни и образовано от неправильной формы на — iй: Филатiй, а не Филатъ. Еще важнее, что псевдоцерковнославянское Филатiй происходит не от канонического Иеофилактъ, а от его обрусевшего варианта: Иеофилактъ -> Филатъ -> Филатiй -> Филатьевна. Без сомнения, Пушкин учитывал социальную окраску этого имени. В 13-м примечании к роману он писал: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами» (стр. 192).
Дело не исчерпывается тем, что авторские поправки, зафиксированные в издании 1837 года, недоучтены в основном тексте романа — они не отражены даже в списке «Печатных вариантов» (стр. 638–655). В преамбуле к онегинскому тому академического собрания сочинений редакция уверяет, что в книге приводятся «все варианты рукописей и прижизненных печатных изданий»[55]
. Увы, разночтений, не указанных в издании Томашевского, насчитывается несколько десятков. Одно из них — в LIII строфе 1-й главы, где Онегин приезжает в деревню дяди:В последнем прижизненном издании это место читается иначе:
Разница между покойнымъ и покойникомъ — неброская, но глубокая. Словом покойный мы даем понять, что говорим о мертвом как о живом: Я был хорошо знаком… с покойным (но уж никак не с покойником). Онегин «денег ради» (1, LII) готовился ухаживать за больным дядей; он ехал к живому, а приехал к мертвому: Покойника похоронили (то есть труп, мертвое тело). Точно так же — проститься с умирающим и в предвкушении неизбежных похорон — съезжалась, говоря словами поэта, «добрая семья соседей» (II, XXXIV).
В тексте «Евгения Онегина» Томашевский наряду с цензурными искажениями брался исправлять типографские[57]
. Однако для исправления опечаток требуется не меньшая осторожность, чем при восполнении цензурных лакун: погрешности набора немудрено перепутать с авторской правкой. Кому-то и покойный (вместо покойника) может показаться недосмотром наборщика. Маловероятно (хотя и не вовсе исключено): этот вариант слишком чреват смыслом, чтобы быть игрой случая. Зато куда больше походит на опечатку то единственное лексическое разночтение в издании 1837 года, которое, нарушив выбранные принципы, Томашевский ввел в основной текст академического «Евгения Онегина». Из XXX строфы 2-й песни читатель узнаёт, почему мать Татьяны не хотела идти замуж за Дмитрия Ларина. Во всех автографах[58], в обоих изданиях 2-й главы (1826, 1830) и в «Онегине» 1833 года значится: Она вздыхала о другомъ [59]. В 1837 году напечатано: Она вздыхала по другомъ[60]. В языке Пушкина возможны обе конструкции: Вздыхать о сумрачной России (1, L); O ком твоя вздыхает лира? (1, LVII); <…> Того, по ком она вздыхать / Осуждена судьбою властной <…> (7, XXIV). Однако замена предлога о на по, принятая Томашевским, могла произойти из-за глазной ошибки наборщика под воздействием предыдущей строки:Возможно, как опечатки третировались некоторые из тех вариантов, что являются общими для изданий 1833 и 1837 годов. Онегин расспрашивает Ленского:
В обоих полных прижизненных изданиях текст другой:
Спору нет, при наборе «довольно часто смешиваются слова „так“ и „там“»[63]
. Одна подобная опечатка в романе была: <…> Онгинъ детъ на бульваръ, / И такъ гуляетъ на простор <…>[64] Но в издании 1837 года эта ошибка исправлена (И тамъ гуляетъ на простор [65]), а разночтение в начале 3-й главы сохранено. Виною может быть и авторская невнимательность, но доказать этого нельзя, а потому осмысленный, интонационно и ритмически богатый вариант двух последних прижизненных изданий надо оставить в неприкосновенности, чтобы вместе с водою не выплеснуть ребенка.Сказанное в полной мере относится к такому фрагменту: