Сквозь ткань пробивался свет, и я постучал по стеклу. Послышался смех и скрип фольги. Я наугад объяснил ситуацию. В тишине зашуршали бумагами, потом раздался женский голос: билеты на паром не проданы, рейс отменяется.
И между шторок, как в цирке, возникла рука.
Рукой нетерпеливо помахали, и я покорно выложил паспорт и билеты. В кассе снова зашелестело. Через минуту на стойке появились деньги, свет погас.
“Да не сходите вы так с ума, — донеслось в спину. — Возьмите самолет, и завтра будете у себя в Стамбуле!”
Электричество отключилось, и газированный автомат, поперхнувшись, заглох. Я потащился наверх, перебрасывая рюкзак с плеча на плечо. В сквере по левую руку от Дюка слонялся молоденький солдат в зеленой, как памятник, гимнастерке. Я спросил у него дорогу к авиакассам, и тот поспешно согласился проводить — как будто этого и дожидался. По пути он рассказывал про службу в инженерных войсках.
Они, говорил солдат, глотали гвозди.
Я купил место на утренний рейс, турецкие авиалинии. Для ночлега мне посоветовали гостиницу “Красная”. Дорогу до “Красной” опять показывал солдатик.
Когда-то гостиница “Красная” считалась самым шикарным заведением Одессы. Видимо, в память об этом с меня содрали сотню за ночь. “Вы же иностранец”, — криво улыбнулись бровастые девки за стойкой. Поднимаясь по ступенькам, обернулся — за стеклом маячила гимнастерка. Солдатик все это время ждал на улице и уходить не собирался.
Я лег в ботинках на койку, расстегнул ремень. Не помню, сколько пролежал в темноте. Может быть, пять минут, может, час. За стеной сифонил унитаз, под потолком скрипела лепнина.
Кажется, я задремал, когда у дверей раздался короткий шорох. Это были полароидные снимки, которые кто-то сунул под дверь.
Я присел около снимков на корточки. Чернобровая девица с белым одутловатым лицом, на обороте имя “Изабелла”. Номер внутреннего телефона.
Две другие девицы, Лидия и Земфира, мало чем отличались от Изабеллы. И я отправил винный набор обратно в щель.
Выглянув через пять минут, обнаружил, что они исчезли.
Кое-как ополоснувшись холодной водой, встал на коврик и снова огляделся. Комната как комната, ничего особенного. Осунувшийся шкаф, тумбочка, салфетка в чайных разводах. Кособокий абажур. А между окон под стеклом в рамке — карта. Старая карта Черного моря с промерами глубин и рисунком береговой полосы. Я долго изучал ее, пока наконец не заметил отражение собственного лица. Острова, заливы, дельты — вся география разместилась на моей физиономии.