Новый Мир ( № 6 2009)

А вот что действительно отличает старую русскую интеллигенцию от новорожденной американской, это накал ее «идеализма». Если за спиною американского мультикультуралиста угадывается тень пуританина как ревнителя строгого «законничества», то за спиною русского интеллигента встает неистовый Аввакум, требовавший невозможного (теократической Утопии) и благословивший своих последователей на самосожжения (примечательно, что раскол начался у нас с «книжной справы», то есть был спровоцирован книжниками). Русского интеллигента (нигилиста и революционера) отличает, по словам Солженицына, «фанатическая готовность к самопожертвованию, даже активный поиск жертвы; хотя путь такой проходят единицы, но для всех он — обязательный, единственно достойный идеал». Прошедших жертвенный путь до конца Федотов даже назвал «святыми в аду»; то есть в том аду, который они сами для себя создали [17] . Полагая при этом, что открывают путь к подобию земного рая. В отличие от них, более приземленные американские мультикультуралисты о каких бы то ни было жертвоприношениях не помышляют, сметы будущего не составляют и не ломают голову над тем, куда вынесет кривая.

Между тем кривая может вынести в места, богатые драматическими событиями.

 

Что впереди

 

Аналогия — полезная вещь в истории, хотя одновременно и рискованная: выявляя подобия и сходства тех или иных событий или процессов, она способна затемнить то особенное и неповторимое, что в них есть.

С этой оговоркой заметим, что наблюденные выше подобия все же достаточно серьезны. Это факт, что во всем, казалось бы, «бегущая» впереди всех Америка в чем-то существенном повторяет зады русской истории. И может «прибежать» к чему-то очень для себя неприятному.

Один из самых неприятных сценариев — гражданские войны по расовому признаку. Среди всех «униженных и оскорбленных», которых мультикультуралисты берут под защиту, только расовые меньшинства являются наиболее реальной силой, способной изменить существующий порядок вещей; тем более что уже в недалеком будущем они, вместе взятые, станут большинством. Роль «революционного авангарда» (в случае, если реализуется сценарий расового противостояния) призваны сыграть чернокожие, несмотря на то что численно их уже сейчас превосходят латинос. Исторически сложилось так, что именно чернокожие несут в себе наибольший «революционный потенциал».

Здесь опять-таки просматривается аналогия с Россией. Положение черных рабов в Америке русские публицисты середины XIX века часто сравнивали с положением крепостных крестьян в России. Конечно, различия были очень существенными, но и общего немало. Между прочим, и освобождение русских крепостных и американских рабов произошло практически одновременно — соответственно в 1861 и 1862 годах. Общим же, в частности, было длительное психологическое противостояние рабов (respective крепостных) и господ, которое не прекратилось и после того, как однажды «порвалась цепь великая».

В России оно началось с их культурного взаимоотчуждения в ходе Петровских реформ и усилилось после 1763 года, когда «крепи» расторглись для дворян, а для крестьян сохранились. Пропасть пролегла между мужиком и барином, «черной» и «белой» костью (к числу бар с течением времени отнесли и всех тех, кто стали им стилистически близки), что, собственно, и явилось основной причиной катастрофы семнадцатого года.

В Соединенных Штатах чернокожие — такие же автохтоны, как и евроамериканцы (если, конечно, не считать крайне малочисленных индейцев); первая партия африканских рабов была завезена в Новый Свет всего лишь через четыре года после того, как здесь были основаны первые белые поселения. За два с лишком столетия рабства и последующее столетие сегрегации (на Юге; а на Севере — неформально приниженного положения) у чернокожих «копилось» против белых; и сегодня, что не является секретом, злопамятство их не покинуло (не касаюсь здесь сложного вопроса о том, в какой мере оно оправданно) [18] .

А мультикультурное заискивание перед ними (аналогичное заискиванию рус­ского интеллигента перед мужиком) многих из них лишь укрепляет в убеждении, что они еще не окончательно расквитались с прежними своими угнетателями, ставшими вдруг «слабаками».