О сохраняющемся напряжении в расовых отношениях, в первую очередь в отношениях между черной и белой расами, косвенно свидетельствует и американское кино. Уж слишком безоблачными их изображают. Сплошь и рядом на экране возникают кореша, черный и белый, или закадычные подруги, черная и белая; и слишком демонстративно никто не обращает внимания на цвет кожи [19] . Не исключено, что «американский кошмар», как назвал Норман Мейлер угрозу революции чернокожих, никуда не делся и только затаился. Авторитетный социолог К. Суэйн считает, что в стране «постоянно возрастает риск широкомасштабного расового конфликта, не имеющего прецедента в нашей национальной истории» [20] . Чему способствует и поведение некоторых чернокожих, будто сознательно равняющихся на «плохих негров» в знаменитом фильме Д. Гриффита «Рождение нации» (1915), устроивших шабаш в каком-то южном городке. Напомню, чем кончается фильм: под звуки «Полета валькирий» (демонстрация немого фильма сопровождалась игрой тапера) вихрем несется по дороге кавалькада всадников в белых ку-клукс-клановских балахонах — вершить праведный суд.
К сожалению, американцы, за исключением специалистов, которых мало кто слышит, очень плохо знакомы с историей зарубежных стран. Между тем знакомство с «русским уроком» было бы для них совсем не лишним. Русский опыт говорит, в частности, о том, что усилия идейного «авангарда» дают совсем не тот результат, к которому он стремится. Вероятно, угроза революции чернокожих с далеко идущими последствиями (о которых можно только гадать) является достаточно реальной. Еще в 30-х годах прошлого века ее предсказывал Фолкнер устами одного из персонажей романа «Авессалом, Авессалом!»: «Я думаю, что со временем Джимы Бонды (то есть негры и мулаты. —
Но может быть и так, что взаимная «притертость» черных и белых зашла уже достаточно далеко и дальнейшее смешение двух рас становится просто делом времени. А раскол пойдет по линиям совсем других трещин — в зоне религии и культуры. Такой раскол дает о себе знать уже сейчас. Он довольно слабо ощущается в самих университетах, большинством из которых (за вычетом опять-таки католических университетов, впрочем немногочисленных) овладели мультикультуралисты; здесь их противники, по выражению одного из профессоров, находятся примерно в таком же положении, как негры на Юге в 30-x годах прошлого века. Но extra muros мультикультуралисты встречают сопротивление со стороны консерваторов, как их называют; хотя последние не представляют собой какую-то однородную силу.
Уже в середине 1990-х меж двумя лагерями разразились culture wars, «войны в поле культуры». Иногда их называют «религиозными войнами» в том смысле, что это «войны» религиозных людей с безбожниками. Последнее определение, вероятно, более точно: действительно, вопрос веры является здесь узловым. Если можно положиться на статистические данные, подавляющее большинство американцев остаются верующими; более того, после заметного спада в 1970 — 1980-х число верующих к началу нового века вновь выросло, почти достигнув уровня 1950-х годов, и составляет теперь не менее 90% населения. Я не говорю сейчас о «качестве» их религиозности — это отдельный вопрос.
Самые жаркие бои ведутся вокруг трех стратегических высот, назовем их так, — религиозного образования в школе, генетических исследований (тех именно, что позволяют свободно экспериментировать с человеческим «материалом») и искусственного прерывания беременности. По первому вопросу мультикультуралисты, естественно, выступают «против», по второму и третьему — «за». Между тем из этих трех вполне практических вопросов не только первый, но и два других являются религиозными по сути. А о том, каков накал борьбы вокруг них, свидетельствует тот факт, что, по мнению некоторых наблюдателей, в ходе последней президентской кампании culture wars в глазах избирателей оказались важнее, чем даже войны в Ираке и Афганистане [21] . (Мультикультуралисты, как обычно, проголосовали за демократов, хотя между традиционными ценностями демократической партии и мультикультуральными взглядами существуют достаточно глубокие расхождения.)