Новый Мир ( № 6 2009)

И вижу Ваши глаза, уходящие, прикрытые туманом… И понимаю, что нами руководит Бог. И так — два года! Конечно, Бог. Ибо если бы не Он, все растворилось бы в пошлятине, свойственной нашим современникам. <...> Я горжусь нами обоими и особенно Вами. И я чувствую, что во мне назревают новые силы, чтобы выразить это с помощью бумаги и карандаша».

А вот фрагмент другого письма к Горленко, показывающего уже сам процесс рождения стиха: «В больничной суете выкроил времечко и сочинил стих, который начался с воспоминания, как ты пела романс по моей просьбе, а я в тебя уставился. Вот, оказывается, как бывает, как случайная ситуация отражается в памяти, и там начинается какой-то таинственный процесс, и в результате являются стихи. Мне кажется, что они удались, и я надеюсь, что они явятся началом маленького подъема».

Нелишне напомнить и некоторые строки этого пронзительного стихотворения: «Когда б вы не спели тот старый романс, / О чём бы я вспомнил в по­­следний свой час, / Ни сердца, ни голоса вашего не представляя? / Когда б вы не спели тот старый романс, / Я умер бы, так и не зная о вас, / Лишь чёрные даты в тетради души проставляя». Фрагменты писем, приведенные в интервью Натальи Горленко, буквально разлетелись по Сети; основной же корпус писем до сих пор не опубликован — чем не находка для биографа.

Возможно, Быков счел несвоевременным рассказ о любовной драме Окуд­жа­вы, даже если с ней и связан поздний творческий подъем (но тогда уж лучше вообще промолчать).

Хотя не понимаю, как мог Быков, рассуждая о реинкарнации Блока, упустить такую кандидатуру на роль Дельмас: тут тебе и волнующий голос, и испанские параллели, и творческий взрыв, и стилистическое сходство писем Блока — к Дельмас и Окуджавы — к Горленко. Чем это противоречит творимому им окуджавовскому мифу?

Возвращаясь, однако, к самому мифу, попробуем поставить вопрос: а мог ли Быков написать биографию, которая бы всех устроила? Или хотя бы не дразнить гусей? Ну не утверждать, например, что Окуджава — реинкарнация Блока, а с филологической вальяжностью порассуждать о типологическом сходстве поэтов, подчеркнутом даже меланхолическим складом характера, ну, на худой конец, ограничиться тезисом о нише «сентиментального романтика, звуковика, мечтателя и мягкого насмешника, воспевателя обреченных противостояний», которую в разное время занимали Жуковский, Блок, Окуджава: тезис, на мой взгляд, очень интересный и продуктивный.