Новый Мир ( № 6 2010)

— А если бы тебе сказали, что мой отец мечтал быть великим человеком? А скромным сделался, чтобы только не видеть своего поражения? Что бы ты тогда сказала? Ну отвлекись, я серьезно говорю.

— Я вижу, что серьезно. Себя надоело поедать, теперь за отца взялся?

— Так что бы ты сказала?

— Я бы сказала, что это ерунда. Он все принимал, со всем мирился.

— А если бы он сам тебе сказал? Явился и сказал, что все это было притворство, что он только в аду это понял?

— Мало ли что люди под пыткой на себя наговаривают?.. Тебя послушать, так несчастнее тебя никого нет.

— По-твоему, ты лучше меня знаешь, счастлив я или несчастлив?

— Конечно лучше, — заставить ее говорить серьезно было выше моих сил, но я видел, что она не совсем-таки шутит. — Когда ребенок капризничает, мать лучше знает, что ему нужно. Его нужно накормить и спать уложить. Вот я тебя накормила, а сейчас уложу.

— А если ко мне, как к Гамлету, явится тень отца, я тоже должен буду слушаться не его, а тебя?

— Конечно. Я плохому не научу. Все, немедленно на горшок и спать! А то ты у меня допросишься пустырника! Кстати, почему ты назвал меня лягушкой?

— Суха теория, мой друг. Зато лягушки вечно зеленеют. Лягушка — символ вечной юности.

— Ну тогда ладно.

А она ведь и правда не стареет. Морщинки у глаз множатся, а глаза блестят все так же, как у той романтической библиотекарши… Молодец, врагу не сдается наш гордый “Варяг”…

Я так и не решился сказать ей, что, не желая знать правду обо мне, она меня убивает. Как я убивал отца.

Да только правда ли то, что сказал отец? Откуда следует, что правда, открывающаяся в аду, и есть высшая правда? Разве отчаяние непременно мудрее, чем радость, самоедство проницательнее, чем любовь?

Настольная лампа вспыхнула устрашающе, словно лагерный прожектор, — и заныла замороженная душа: на столе по-прежнему валялась рекламная газетенка, в которую была завернута утраченная отцовская исповедь, лживая и правдивая ровно в меру того, сколько отпущено смертному. Мечта, может быть, и есть главная правда, как бы ни пытались меня смутить силы ада, избравшие орудием соблазна того, кого я люблю и кому я верю.