Новый Мир ( № 6 2010)

Разработка этой темы способна произвести революцию в умах или, во всяком случае, стать важной ее составной частью. Что такая революция возможна и необходима, у меня, например, сомнений не вызывает. Розановская мысль о том, что слово способно повернуть вокруг себя мир, нисколько не устарела. Подтверждение тому: «революция в сознании», провозглашенная западными культурными революционерами в 60-х годах прошлого века, частично все-таки совершилась (а не частично никакие революции не совершаются).

Разумеется, в «музыке» национальной души смирение может быть лишь одной из тем, контрапунктически соотнесенной с другими темами. Так, смирение не «отменяет» дерзания, чувство собственной греховности не стопорит волю к творчеству, скорее наоборот. Вслед за некоторыми средневековыми богословами Делюмо называет грех «счастливой виной» (felix culpa), ибо он является источником внутреннего напряжения, которое побуждает к творчеству (похожие мысли находим и у Бердяева). Смирение вступает в клинч с дерзанием, и из этого рождается нечто. Но чтобы клинч состоялся, надо, чтобы наличествовало смирение и чтобы наличествовало дерзание. Вообще похоже, что основные начала, коими призван руководствоваться человек в своем поведении, становятся истинными тогда, когда они ходят парами: таковы свобода и несвобода, таковы смирение и дерзание.

Со своей стороны смирение удерживает от неистовств всякого рода, в том числе и тех, что связаны с верой, — от изуверства.

Смирение делает легкими человеческие отношения. Оно «украшает» человека лучше любых других украшений. Сохранявшемуся чувству смирения в большой мере обязано обаяние прежней России, страны деревянных городов и неторопливых годов,

 

Где так много было скрыто

Чистых сил и вещих снов.

 

                (Федор Сологуб)

 

Прот. Александр Шмеман назвал смирение самой привлекательной чертой русских людей, знакомых ему, как и нам, уже больше из книг. Если кто не читал о. Александра, поясню, что он совсем не фундаменталист; напротив, мне не приходилось читать православного богослова, у которого я нашел бы такую степень приятия «современной жизни» (западной жизни 1950 — 1970-х годов), в которой смирения очень мало.