Новый Мир ( № 6 2012)

Сходства и различия в культурных ситуациях Украины и Чехии наглядно показывают, что именно в процессах нациестроительства исходит от государства, а что неизбежно порождается объективным ходом истории. Украинское государство самоустранилось из литературной сферы, как и из многих других[32], так что все процессы в ней — порождение коллективного бессознательного. Единственная, пожалуй, сфера, где вмешательство государства необходимо, — это кинематограф, и если чешское кино было разнообразно в жанровом и эстетическом отношении (от трэша до авангарда, от Милоша Формана до «Трех орешков для Золушки»), то в Украине его просто нет. Коммерческая же литература развивается, как в свое время и в Чехии. Даже при отсутствии идеологической программы (относительно которой в Украине никогда не было консенсуса) писатели и издатели, побуждаемые естественным стремлением выжить, обратились к тому, что в Чехии развивали совершенно осознанно: к массовым жанрам. В одной из прошлых колонок («Новый мир», 2011, № 10) мы уже начали разговор о взаимодействии «высокой» и «жанровой» литератур Украины. Тогда речь шла преимущественно о книгах детских и подростковых — но как в Украине обстоит дело с другими ведущими массовыми жанрами?

Здесь тоже имеет смысл присмотреться к чешскому опыту. Фигура Карела Чапека лучше всего иллюстрирует modus operandi патриотически настроенного интеллектуала: в его творческом наследии — не только общественно-политическая публицистика и эссеистика, но и множество жанровых экспериментов — работа с детской литературой, юмористикой, притчами, фельетонами и, конечно, детективом и фантастикой[33]. Чапек был не только практиком, но и теоретиком: он понимал, что играть с жанрами можно, лишь когда ты понимаешь принципы их работы. Как и почитаемый им Честертон, Чапек не просто любил массовые жанры, но и четко сознавал их роль в современной культуре. Другое дело, что Честертона занимали вопросы общие («дешевое чтиво» как последнее прибежище героизма), а Чапека — более конкретные: что и как могут дать «низкие жанры» для национального культурного строительства. Оказалось, что самый эффективный путь — не замкнутость в родной архаике, но открытость мировому опыту (наиболее сконцентрированному именно в жанровой литературе). Чапек, как лоцман, с удивительной точностью прокладывал безопасный курс между крайностями почвенничества (зло им высмеянного) и постимперского «синдрома заложника».