Новый Мир ( № 6 2013)

Мне часто кажется, что во мне множество комнат, в каждой из которых сидит отец или стоит его статуя или же висит его изображение. Я открываю комнату, вхожу и разбиваю статую молотком. Затем открываю новую комнату, режу ножом изображение отца и в следующей комнате снова убиваю его, и так бесконечно. Я блуждаю по комнатам, ищу освобождение свое от отца, но всюду его лица, даже в зеркале я вижу его лицо. Я хочу сам, самостоятельно двинуться вперед. Я хочу избавиться от моей любви к нему и ненависти. Я хочу быть настолько свободным, чтобы не испытывать страха по поводу того, что я потеряю его. o:p/

Я никогда не боялся мертвых тел, и меня никогда не пугали покойники. Поэтому если бы сейчас отец поднялся из могилы и заговорил со мной, я бы знал, что ему ответить. o:p/

Я работаю обвальщиком мяса. Моя работа — вот что организует меня. Когда держишь в руках нож и ведешь им по кости, ты не думаешь, что есть отец, и не думаешь, что он наблюдает за тобой.  Я мог бы стать тренером, у меня были все задатки для этого, в молодости я увлекался футболом, затем учился на первом курсе пединститута, факультет физического воспитания. Но отец, он тогда очень сильно болел, требовал к себе внимания, за ним нужно было ухаживать. Мать умерла к этому времени. Ее нашли в гараже задохнувшейся в машине. Сама ли она убила себя или же это был несчастный случай, я могу только догадываться. Помню, на день рождения отца, за несколько месяцев до его смерти, я купил ему рубашку в клетку. Когда я выбирал эту рубашку, то подумал — похороню его в ней. Я не испугался этой мысли, она возникла во мне как-то просто и естественно. Я как будто бы знал ее давно. o:p/

У отца была водянка и цирроз печени. Врачи не брали его — им не хотелось, чтобы он умирал в больнице. Тогда я решил: буду за ним ухаживать, завоюю его любовь. o:p/

Я взял академический отпуск. Мне требовались деньги, и знакомые пристроили меня на рынок рубщиком мяса. Отец часто ругал меня, когда я подносил ему утку, называл неблагодарным, смеялся надо мной, говорил, что никогда не хотел иметь такого сына, что лучше бы у него вообще не было сына, чем такой растяпа, который вечно причиняет ему боль.  Я смотрел на него, на его серо-желтое лицо, на зеленые тени под глазами — мне так хотелось его убить. И в то же время я хотел плакать от несправедливости. И тогда я стал понимать, что отца не изменить, он умрет таким. Мне стало безразлично, что он болеет, но я так же убирал за ним его говно. Я делал это скорее по привычке. И вот когда в один из дней он вылил на стены всё содержимое утки и страшно раскричался, я сказал ему, что хочу, чтобы он поскорее подох. Почему-то мне показалось, что с его смертью умрет и он сам во мне. o:p/

o:p   /o:p

4 o:p/

o:p   /o:p

Теперь мне часто снится отец, он всегда сидит ко мне как-то боком и смеется. И я хочу развернуть его к себе и сказать, что люблю его. Люблю с каждым разом все сильнее и сильнее. Сказать, что я не вправе судить его за то, каким он был, сказать, что я так же, как и он, доставляю горечь и разочарование своим близким. Сказать, что если бы он по какому-то закону реинкарнации вдруг стал свиньей или коровой, я бы его разделал не задумываясь. o:p/

Сцены из «Комедии ошибок»

o:p /o:p

В Санкт-Петербурге готовится новое, пятнадцатитомное Собрание сочинений Шекспира под редакцией Сергея Радлова. Это проект Университетского издательского консорциума; в Собрание войдут даже так называемые dubia — пьесы, которые великому Барду принадлежат лишь предположительно. Будут там и новые текстологические комментарии, и построчные примечания, и богатый иллюстративный материал, прослеживающий, как менялся Шекспировский театр на протяжении веков. o:p/

Собственно, по заказу петербургского издателя я и взялась за перевод «Комедии ошибок» — и неожиданно влюбилась в эту раннюю, чуть особняком стоящую шекспировскую пьесу. Быстрая, бурливая, как ручей в половодье, она ветвится дельтой и, «впадая» в зрелого Шекспира, несет с собой предголоски «Двенадцатой ночи», «Укрощения строптивой» и, может быть, даже «Отелло» (только лейтмотив женской ревности звучит здесь, пожалуй, громче мужской). Пленило меня и версификационное разнообразие. Чуть ли не треть пьесы написана в рифму, причем встречаются и трехстишия, и правильные катрены с перекрестной рифмовкой, и даже (в 1-й сцене четвертого акта) — шестистрочная строфа. И еще мне показалось — прежде, чем признать полную и окончательную победу белого пятистопника, автор как будто примеривался к разным ямбам. Есть тут и четырех-, и шести-, и семистопные строки, иногда они чередуются друг с другом и с пятистопными, как в первой сцене третьего акта, усиливая впечатление веселой путаницы, азартной беготни… o:p/

Рамки журнальной публикации не позволяют, к сожалению, представить пьесу полнее. Надеюсь, что приведенные сцены и пояснительные «связки» между ними все же помогут вам почувствовать молодое обаяние этой истинно шекспировской вещи. o:p/

o:p   /o:p

АКТ I o:p/

o:p   /o:p

Сцена первая o:p/