И вот я ждал Шамира среди родных матмеховских стен, чувствуя себя обязанным рисковать своим положением только из-за того, что он поставил на понт, а я на дело. На мятой бумажонке (как в ж... была) гордый бунтарь набросал пару кривобоких квадратиков: пускай один будет система А, другой система В... Мне пришлось самому сочинить версию этой наглой отписки и приготовиться отстаивать ее на партбюро, чувствуя себя почти таким же наглецом, как и сам Шамир. Но тут болотная чета, объявив себя комиссией, подстерегла его двухчасовое отсутствие на рабочем месте... Теперь он уже давно в Израиле и, по слухам, ненавидит эту страну куда более люто, чем когда-то СССР, где он как-никак мог ощущать себя аристократом. Жена его моет лестницы, а он сидит на материном пособии, страстно мечтая, чтобы арабы наконец обзавелись атомной бомбой.
(Окончание следует.)
Мелихов Александр Мотельевич родился в 1947 году в г. Россошь, детство провел в Казахстане. Окончил математико-механический факультет Ленинградского университета. Автор пяти книг прозы и многих журнальных и газетных статей. В “Новом мире” опубликовано два романа — “Изгнание из Эдема” (1994, № 1) и “Роман с простатитом” (1997, № 4 — 5). Лауреат премии Союза писателей С.-Петербурга и Петербургского ПЕН-клуба. Живет в С.-Петербурге.
Журнальный вариант.
Море, которое не переплывет никто
ОЛЕГ ХЛЕБНИКОВ
*
МОРЕ, КОТОРОЕ НЕ ПЕРЕПЛЫВЕТ НИКТО
* *
*
Все никак не забуду: мама
мыла раму, а я пускал пузыри...
Не оставил нам Бог и грамма
той любви огромной, велел: умри.
Я умру, конечно.
Я бессмертным был лет примерно пять.
Так встречай нас нежно,
разучившихся пузыри пускать.
* *
*
Чтобы родить, надо ноги раздвинуть
в страстных объятьях муки.
Чтобы парить, надо крылья раскинуть —
как при распятье руки.
Слишком ли щедро раскрыты объятья? —
этот вопрос ревнивый
не уставал Тебе повторять я —
глупый, смешной, счастливый.
И отрицал все Твои укоризны
цепким умом уродца.
Жизнь отучает от ревности к жизни
и — другим достается.
* *
*
Вечно ездил по командировкам —
залетел на море только раз.
Десять лет соседкам и золовкам
айвазовский свой дарил рассказ.
Говорил мне: к морю выйти надо,
чтоб увидеть небо наконец —
без ограничения для взгляда...
Десять лет прошли. Прости, отец, —
в сотый раз барахтаясь в пучине,
созерцая новый край земли,
я дозрел: вина всегда на сыне,
если чашу мимо пронесли.
* *
*
У тети Шуры тряслась голова,
а у бабушки не тряслась.
Но тетя Шура еще жива
и трясет головою всласть.
Уж коли так — хоть одна из двух...
А потом останешься ты
гулять под присмотром чужих старух —