Вокруг складов, на железнодорожных путях всё засыпано пшеницей. А пшеница-то что твой перл, чистая, жёлтая — ну впрямь золото. А из складского нутра тошнотно шибает керосином. Ничего, окрестный люд не побрезговал, бросился набирать кто во что горазд.
По расположению своей мирной натуры, по скромной непритязательности, писатель такого склада не мог не отдать дани и добродушным рассказам о природе, и даже с благоговейностью к ней, её многомножественным силам и тайнам, доступным только внимчивому глазу, уху, обонянию, осязанию — сокровенностям трав, кустов, деревьев, мелким птичьим событиям и повадкам. Целомудренной ненарочитости с природой, интимности с ней, свежим, точным словам для пейзажных красок — внезапной ли радости позднего осеннего распогодья, расточительной буйности сохранённого клочка заповедной полынной степи или раздумчивой передвижке молодого месяца вдоль деревни, как бы пересчитывающего стожки на подворьях. И от каждого стебелька — свой запах, и медный отлив заката на пашне, журавлиный клик на болоте, по-весеннему горькое благоухание осин, косматыми старухами сгорбленные древние ракиты, разломистые раскаты грома над полями — и Онега, застывшая в белую ночь.
И все страницы Носова сочатся полнозвучными русскими словами, а в диалогах — живейший разговорный язык, в нём и характер каждого говорящего, и достоверно скрестившийся момент.
Из его слов:
укормистые луга
обрывистое убережье
корова выладнилась
бычок взмыкивает
паутинный голос
каплезвонкий
затайки —
мнснеготалдурнотравье
приспособа —
жн"амерзь —
жзас"умерило
угонистая разновсячина
(под косой) переливная звень
ресницы ячменно лучились
захватистая пятка топора
шагалистая песня
ветрополье
бегучий свет
заволнобродило
Камера переезжает
КАМЕРА ПЕРЕЕЗЖАЕТ
Дина Рубина. Последний кабан из лесов Понтеведра. СПб., “Симпозиум”, 2000, 317 стр.
Дина Рубина. Высокая вода венецианцев. — “Знамя”, 2000, № 2.