Новый мир. № 7, 2002

Из 295 книжных страниц романа сокращено всего 20 страниц, причем самое объемное сокращение приходится на линию Жадова — 14 страниц. Вот и все о пресловутой «смене вех» в политической редактуре оборотистого графа. Главная же правка, правка большого писателя, безмерно любящего русское слово, состоялась в 1943 году, когда мастер тщательно, с какой-то олимпийской бесстрастностью прошелся по тексту, предав его сотням и сотням, а может быть, и тысячам исправлений, уточнений, сокращений, редко — дописок. Я позволю себе лишь один пример — в обожаемой мною с первого чтения, чисто алексей-толстовской фразе.

Было: «Над головой толклись комарики двумя клубочками живой пыли».

Стало: «Над головой толклись комарики».

Редко кто пишущий пожертвовал бы дивным сравнением для большего, «окончательного» совершенства.

«Детство Никиты», оно же первоначально «Повесть о многих превосходных вещах», объединено в один том с «Хождением…», вероятно, по принципу единства времени и места их создания. Разумеется, можно вообразить в детстве Никиты детство героев романа — собственно, так оно и есть. Но поскольку издание «Молодой гвардии» носит, конечно же, особый характер — как преподнесение первотекста известнейшего романа, оно требует прежде всего политико-текстологического аспекта разговора. «Детство Никиты» не ложится в него. Считается, что авторская правка в его переизданиях носила несущественный характер. Если сопоставлять с первой и второй редакциями «Хождения…», то это так. Но если вернуться к неутолимому стремлению Алексея Толстого править, чистить, шлифовать свои старые тексты, то «Детство Никиты» не исключение, и здесь я снова приведу лишь один пример. Последний абзац повести.

Было: «Наутро матушка, Аркадий Иванович и Никита пошли в гимназию и говорили с директором, худым, седым, строгим человеком, похожим на Дон Кихота… Через неделю Никита выдержал вступительный экзамен и поступил во второй класс…

Этим событием кончается его детство».

Стало: «Наутро матушка, Аркадий Иванович и Никита пошли в гимназию и говорили с директором, худым, седым, строгим человеком, от которого пахло медью. Через неделю Никита выдержал вступительный экзамен и поступил во второй класс…»

Предисловие О. Н. Михайлова примечательно многим: и присущим этому критику личным до интимности отношением к перипетиям биографий русских писателей, и меткими наблюдениями над текстом, и острым словом, и тем, увы, что оно в значительной части объема состоит из цитат, самоцитат и раскавычек, как, например, из все того же комментария И. Векслера и И. Сермана («тем самым из сюжета романа выключена линия Бессонов — Акундин», «инженер Струков из анархиствующего циника превращается в обычного злобного обывателя» и др.). Самое точное из наблюдений О. Н. Михайлова — над примерами мелкой, но целенаправленной «антирелигиозной» правки 1925 года как «измены общему замыслу, если учесть, откуда Толстой позаимствовал название своего романа». Сугубо прав автор предисловия, обращая внимание читателя на блестяще сформулированную и даже «прощенную» Буниным искреннюю «способность ассимиляции» со средой обитания как ведущую черту натуры А. Н. Толстого. В своих статьях об А. Н. Толстом Михайлов прилежно, с обилием цитат и опорой на мысли, издавна следует за Буниным. Есть и неточности: рассказ Толстого называется «Четыре картины волшебного фонаря», а не «Четыре стороны…», образ революционера Гвоздева не улучшен, а вовсе отброшен (впрочем, и сам Михайлов то говорит о «переработке» Гвоздева, то заявляет, что тот вовсе выброшен из текста).

Книга проиллюстрирована Геннадием Новожиловым, на мой вкус, далековато от стилистики Толстого. Лучшими иллюстрациями к «Хождению по мукам» остаются многочисленные законченные и незавершенные (1952) рисунки и акварели рано ушедшего из жизни художника В. М. Свешникова, а к «Детству Никиты» — К. И. Рудакова (1936). Зато эссе Геннадия Новожилова «Портрет по окончании пира…» выше всяких похвал, настолько точен здесь художник, выступающий в роли читателя, исследователя и одаренного литератора.

Книга издана в серии «Проза века. Лучшие писатели в иллюстрациях лучших художников». Не место обсуждать замысел и состав (Юрий Поляков в одном ряду с Буниным и Булгаковым), но выбор «берлинской» редакции романа А. Н. Толстого для подобной серии не кажется удачным. Второе пришествие текста требовало полноценного академического или хотя бы тщательно откомментированного издания, с устранением немалого числа опечаток и даже несуразностей (Сапожков — то Петр Петрович, то Сергей Сергеевич и т. п.). Тогда для тех читателей, кому интересна история русской литературы 20-х годов, издание могло бы представить куда большую ценность, чем случилось теперь с безадресной перепечаткой.

Сергей БОРОВИКОВ.

Саратов.

В советском поэтическом зоопарке Дмитрий Галковский. Уткоречь. Антология советской поэзии. Псков, 2002, 399 стр