Новый Мир ( № 7 2006)

У них были разные подходы к родам. Михална ругалась чуть ли не матом, кричала на рожениц, хамила по-черному. Но не из-за усталости от тяжелой работы и не оттого, что мало денег получала, а просто в силу традиции. Так ее унижали, когда она рожала своих детей, значит, так нужно, это вроде обряда, ты не первая и не последняя и знай подчиняйся тому, чему быть и не миновать. Если роженица о чем-то спрашивала, Михална бросала коротко:

— На глупые вопросы не отвечаю.

Но при этом она делала все правильно, и лучше ее помощницы было не сыскать.

Одно только слово Михална произносила тихим голосом, это когда требовала, чтоб роженица тужилась. Она просила: давай! Давай-давай! Но если не “давали”, то могла в конце концов крикнуть:

— Плохо даешь!

Ах, зачем же враз все родили! Так трудно Лизе одной со всем справиться! Михална часто говорила в момент простоя: нынче не рожают, нынче все аннулируют… Но вот рожают! Как успеть во все стороны!

Дочка у глухонемой плачет ПОЗЫВНЫМИ: э-эй, сюда, ко мне (не заливается, как другие). А Таня перенесла такие боли, что у нее лицо стало добрее.

И тогда Лиза поняла: она не уверена, что не перепутала в спешке детей!

Лишь года через три она встретила на улице Розу с сыном-блондином. Рука мальчика была в брызгах родинок, как у Тани.

И тогда Лиза поспешила домой, ушла в огород — гуси Михалны ее узнали и загоготали, как всегда, когда видели ее. Лиза оглянулась — нет ли поблизости соседки слева — Клавдии Максихи… Потом она долго била себя по рукам. Плакала так, что вымок воротник кофточки. Пришла домой, надела ночнушку и легла. Дома плакать нельзя — за стеной могут услышать. Заснуть немыслимо. Это все Матвей виноват, Матвей, Матвей! Она из-за него перепутала детей. Господи, ну при чем тут Матвей…

К утру не осталось ни одной косточки, которая бы не болела. Но все же задремала.

Ей приснилось, что перепутанные мальчики превратились в гусей и щипали ее. Проснулась с холодными от слез щеками.

Если б в городе, то… А здесь все на виду: жизнь и казнь. Сколько еще это продлится — год или два? А потом начнется… Если бы только разговоры!

И вот через семь лет Роза с удивлением рассказывала всем про своего сына: нарисовал трех кошек — черную, рыжую и белую. Что это, Рустамчик? Ну, неужели непонятно, что это ночь, утро и день! Так ответил мальчик. Такой талант, повторяла Роза, гордясь своим чудо-блондином…