Новый Мир ( № 7 2006)

Однажды в июле сосед Максим прибежал, пьяный, к Лизе в огород — в одних трусах. Видимо, в этот миг казался себе неотразимым: смотрите все, как я прекрасно сложен! Он-то и сказал, что Таня и Роза пытаются выяснить, кто есть кто, во всяком случае, Таня хочет обратно получить своего сына, но мальчики против.

А сын Тани (на самом деле это был сын Розы) рос таким бойким, что наконец грянуло:

— Нужен он нам, как херу сифилис! — Таня после этих слов улыбнулась, и стало еще более видно, как она несчастна.

Когда в следующую ночь разбили окно у Лизы — Елизаветы Николаевны, — Михална сказала:

— Молчи, и все войдет в свои берега! — Это была ее излюбленная фраза.

Чтобы по крови родство установить, теперь могут сделать анализ, а тогда только группу могли определять, и такая незадача — у Тани и Розы оказалась одна группа крови… Впрочем, и без этих анализов всем было ясно, что мальчики перепутаны. Но они любили те семьи, в которых выросли! И к тому же Роза ни за что не хотела отдать своего Рустамчика — художника-отличника-помощника. Взять обоих — да, она была согласна, но так вопрос не стоял.

В общем, все закончилось тем, что после многих скандалов, слез детей, криков, пьяных угроз Лизе со стороны Таниного мужа… их семья уехала из Сарса навсегда.

А Лизе пришло время выходить на пенсию.

И она от пенсии отказалась.

— Ты, наверное, одна такая в Советском Союзе, — кричала Михална, надеясь еще уговорить подругу.

Но Лиза — Елизавета Николаевна — не поддавалась на уговоры: я пенсии взять не могу.

А время было советское, и власти испугались: как бы отказ от пенсии кто-то не принял за протест. В общем, Лизу заставили написать заявление, чтоб деньги шли на сберкнижку (и оттуда — за коммунальные платежи).

Лиза подумала и написала такое заявление.

Жила огородом, кур держала да козу, носки из козьей шерсти вязала и продавала. Ей помогала Михална, другие соседи.

— Я жила как лунатик! И только отказавшись от пенсии, стала снова ощущать жизнь, как человек. А пока боялась страдать, не жила… (Это однажды я услышала от нее.)

Козочку ее звали Черешня. Я хорошо ее помню. Елизавета Николаевна жаловалась:

— Пестую ее, а она не спускает долго молоко — трудно доить. А может, пальцы мои ослабели без мяса. Макарошки-то силы не дают.

“Макарошки” она покупала на те деньги, что получала за носки.

— Давай иди пенсию возьми, и все войдет в свои берега, — умоляла Михална.

Но у Лизы, Елизаветы Николаевны, на стене трава была скручена, подобно изворотливости врагов (бесов), чтоб смотреть и не сдаваться, не идти за пенсией.