Новый Мир ( № 7 2008)

Мы уже цитировали знаменитое тогда “ТВС” Багрицкого, воспевающее революционное насилие (“Их нежные кости сосала грязь…”) — Мандельштам отвечает Багрицкому на эти стихи (“Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, / Ни кровавых костей в колесе…”)36, противопоставляя безобразию казней красоту сибирской тайги и само поэтическое слово об этой “первобытной” красоте, хотя в подтексте за этим противопоставлением стоит тот самый выбор, о котором писала Надежда Яковлевна, — предпочтение сибирской ссылки расстрелу (“мы ведь с тобой этого не боимся”). Впервые здесь возникает у Мандельштама аналогия сталинской эпохи с эпохой петровской, воспринятой, как уже говорилось, сквозь призму романа Мережковского “Петр и Алексей”,-— петровские казни колесованьем описаны там во всех отвратительных подробностях. Окончательный вариант последнего стиха поэт нашел лишь в 1935 году, в ссылке, когда вступил уже в личное противоборство со своим властительным тезкой: “И меня только равный убьет”. Поэтическое слово, как всегда, сбылось, только вместо Сибири и Енисея поэта ждали “воронежские холмы”, а потом сбылось и пророчество последнего стиха — о насильственной смерти.

Центральное стихотворение на тему жертвы написано 3 мая 1931 года:

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,

За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.

Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,

Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.

И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,

Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье —

Обещаю построить такие дремучие срубы,

Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.

Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи —

Как, прицелясь на смерть, городки зашибают в саду, —

Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе

И для казни петровской в лесах топорище найду.