Новый Мир ( № 7 2009)

После официальной части все выходят покурить, пообщаться. Зелинский опять замечает, что Сталин разговаривает с Леоновым.

Заходит речь “о материальной базе, — вспоминает Зелинский, — Леонов рассказывает, с каким трудом писателям приходится получать дачи”.

“Сталин дачи и вообще „базу обещает” и, между делом, говорит Леонову: а вот дача Каменева освободилась, „можете занять””.

Зелинский утверждает, что “зловещий смысл этих слов” до слушателей не дошел.

Позже на эту историю с каменевской дачей много ссылались, иногда с недоброй усмешкой: вот-де Леонов едва не перебрался в дом смертника.

Но в те дни, заметим мы, все еще не было столь трагично. Да, Каменев был в 1927 году исключен из партии, затем восстановлен и вновь исключен. В 1932-м его отправили в ссылку в Минусинск, но убивать Каменева никто пока не собирался, и до начала большого террора было еще несколько лет. А ссылка — ну что, в России этим малого кого можно было напугать. Не такой уж зловещий смысл, в общем.

Леонов ответил, что не хочет быть связан с именем Каменева.

— Я тоже так думаю, — ответил Сталин.

На дачу Каменева в итоге въехал Исаак Бабель. Леонов же получил спустя три года самый захудалый участок в Переделкине: едва ли не на болоте…

Закончился перекур, начался обед. Леонова усаживают ровно напротив Сталина, рядом с Фадеевым. Все выпивают, немного поют, читают стихи.

Потом выступает Сталин и в числе прочего говорит о том, что и стихи хороши, и романы, но лучше все-таки — пьесы: “…пьесы сейчас — тот вид искусства, который нам нужнее всего. Пьесу рабочий легко просмотрит.

И через пьесы можно сделать наши идеи народными, пустить их в народ”.

Несмотря на несколько небольших эксцессов, вечер закончился весело и дружественно; Зелинский вновь отметил, что под конец встречи Сталин много общался с Леоновым и Авербахом.

Леонов, как мы видим, тоже испытывал человеческий интерес к общению с вождем. В отличие от, скажем, Шолохова, который, напротив, по воспоминаниям Зелинского, к прямому общенью не стремился. А когда Сталин заговаривал о Шолохове, то все время будто бы норовил избежать этого внимания. Но, к чести Леонова, ни тостов за вождя, ни славословий его он не произносил ни в тот день, ни во время других встреч.

Стоит добавить, что впоследствии был расстрелян каждый четвертый участник этого знаменательного события. Оставшиеся в живых вспоминали потом, что убили и тех, кто поднимал за вождя бокал, и тех, кто пытался спорить с ним.