Новый Мир ( № 7 2011)

Звоню. Открывает дверь Фрид в полном, что называется, неглиже и как ни в чем не бывало приглашает:

— Заходи! А мы только что свет выключили, спать легли.

В комнате у батареи на раскладушке лежит его друг Гарри, который приехал из Израиля и с которым они в Сибири в сталинских лагерях отбывали срок. Сам же Фрид расположился на тахте. Я в ванную забежала и оттуда говорю:

— Валерий Семенович, оденьтесь сейчас же! Вы же мой преподаватель.

Наконец выхожу: Фрид уже одет в лучший свой костюм, словно собрался в Дом кино на премьеру собственного фильма. Даже галстук не забыл повязать.

И говорит мне:

— Ты, — говорит,— прекрасное дитя, откуда?

Я говорю, что вот, была на вручении Пушкинской премии, дали Ахмадулиной.

— О! — говорит Фрид. — Давай-ка за это выпьем! Я Бэллочку очень люблю.

Подошел к холодильнику, достал из морозильной камеры бутылку шампанского, открыл. А оттуда пена пополам со льдом вдруг пошла: прет и прет, будто лава при извержении вулкана.

— Гарри! — позвал Фрид своего лагерного друга. — Иди за Бэллочкину премию выпьем!

Подставили фужеры под лезущую из бутылки снежную массу, кое-как набрали в них шампанского — оно в фужерах как мороженое лежало,— чокнулись за здоровье Ахмадулиной и ложечками стали это шампанское есть. Так и отметили премию Беллы.

А то вот что еще вспомнилось про Фрида. Раз прихожу к нему днем свой сценарий показать, дверь открыта, а он в ванной стоит.

Ванна полна воды, в ней лежат его рубашки, дорогие, американские, в мелкую клеточку, а он их шваброй методично толчет. Я спрашиваю:

— Что это вы, Валерий Семенович, такое делаете?

А он отвечает:

— Я, — говорит, — свои рубашки пру.

— Что-что, — спрашиваю, — вы с ними делаете?

— Пру, — говорит, — значит, стираю. От слова “пру” слово “прачка” пошло.

И стоит, прет свои рубашки дальше.

 

А еще он любил говорить:

— Не люблю гениев, а люблю талантливых. Не люблю красивых женщин, а люблю хорошеньких.

 

 

Синяя кофта Нины

 

У Нины Садур была синяя кофта. Старая-престарая. Вся в каких-то свисающих нитках. Нина эту кофту очень любила и носила ее очень долго: сначала в Литературном институте, где мы учились с ней на одном курсе, а потом и после. Она написала уже свои самые лучшие пьесы — “Чудная баба”, “Ехай” и “Панночка”, — но жила все это время очень бедно, в коммуналке, мыла в театре им. А. С. Пушкина полы, чтобы как-то существовать. На нее в то время всякие несчастья просто сыпались — одно за другим — и не давали ей подняться.